Разведка - это не игра - [414]

Молчание длилось несколько минут, и вдруг полковник Бганко заговорил:

– Я не первый год работаю в лагерях, и мне приходилось многократно иметь дело с разными, самыми разными заключенными, но то, что произошло вчера, меня просто потрясло, и я даже не мог спокойно спать. Из сопровождающего вас личного дела невозможно определить, кем вы были до вашего ареста и конкретно за что вас осудило «Особое совещание». Я внимательно слушал подхалима – старшего нарядчика. И вдруг... совершенно неожиданно для меня я выслушал то, что сказали вы... Меня удивила и взволновала ваша речь... Я понял, что вы, во-первых, храбрый и честный человек, во-вторых, после услышанного я понял, что из заключенных я имею право полностью вам доверять. До этого мне никогда еще не приходилось слышать, чтобы какой-либо заключенный осмелился в резкой форме и, признаюсь, видимо, вполне обоснованно, высказать мне свое собственное мнение. Итак, я пришел к твердому решению. Впредь вы будете иметь право высказывать все свои замечания, советы в нашей совместной работе. Я сегодня же отдам распоряжение, чтобы вас допускали ко мне в любое время без очереди. Даже если в приемной будут ждать посетители, в том числе и офицеры, вы получите право быть принятым, как я сказал, вне всякой очереди. Я дам соответствующие указания начальнику части, в которой вы работаете, чтобы он создал все необходимые условия для вашей успешной работы.

Несколько помолчав, Бганко поразил меня тем, что, встав и обойдя свой письменный стол, подошел и протянул мне руку (!) и, попрощавшись, разрешил направиться в мой барак. Но я прошел в свою часть и вскоре, немного успокоившись после происшедшего, направился завтракать.

Этот день дал мне возможность еще с большими усилиями выполнять свою работу. Мне очень помогал вновь назначенный недавно начальник части майор Лейкин. Кстати, отношения у нас сложились, не побоюсь сказать, весьма дружеские. Доказательством этому было то, что я, получив свободу и вернувшись к своей больной, старой матери в Ленинград, был однажды поражен, что майор Лейкин посетил меня и, беседуя с моей матерью, очень положительно отзывался обо мне. Наша встреча на свободе была довольно продолжительной и весьма дружелюбной.

После нашего разговора с полковником Бганко действительно мое положение в качестве старшего экономиста, а по существу исполняющего прямые обязанности заместителя начальника части очень укрепилось. Фактически при приеме каждого нового этапа заключенных, в котором принимал участие и я, в значительной степени распределение вновь прибывших на работу проводилось совместно с полковником Бганко и майором Лейкиным.

Создавшееся для меня положительное положение вызывало у некоторых представителей лагерного руководства отрицательное отношение. В первую очередь это относилось к двум помощникам начальника лагеря, если не ошибаюсь, к подполковнику Павлову и к еще одному, фамилию, которого не помню (не исключена возможность, что он был татарином). Они не проявляли открыто свою враждебность. Это проявилось значительно позже, когда Бганко находился на отдыхе.

Самое негативное отношение ко мне было со стороны начальника режима старшины Колесникова. Видимо, он получил указание от полковника Бганко, в соответствии с которым он и его работники должны были относиться ко мне иначе, чем ко всем заключенным. Его отрицательное отношение ко мне проявилось, когда мне пришлось вмешаться непосредственно в его деятельность. Это произошло при возникшем инциденте в отношении Роберта и Окреперидзе. Об этом я еще расскажу более подробно.

Сейчас хочу остановиться еще на одном случае. Однажды наше лагерное подразделение посетил начальник Воркутлага генерал майор Деревянко. Его сопровождали руководящие работники управления, в том числе и Епифанцев, и тот, с которым я имел уже несколько встреч, фамилию не помню, но который, видимо, полностью руководил всеми частями в лагерях, занимающихся вопросами, связанными с плановым и производственным ведением дел.

Они присутствовали и на вахте во время выхода заключенных на работу на шахту. Выводом в основном занимались нарядчики, а в определенной степени их работу контролировал непосредственно я. Было довольно холодно, и я, как все остальные, надел бушлат, ватные брюки и теплую шапку. Они ничем не отличались от тех, которые были надеты на других заключенных.

Внезапно генерал-майор обратил на меня внимание. Он уже знал меня и по шахте № 18, и по нашей шахте № 40. Он о чем-то говорил с начальником лагеря полковником Бганко. О чем именно, я узнал потом подробно от полковника. Он подозвал меня после окончания выхода заключенных на работу и сказал, что «получил замечание от генерала за то, что не принял меры, чтобы мою одежду сделали более удобной в нашей пошивочной мастерской, швальне, так как я нахожусь на ответственной работе». Генерал-майор Деревянко внимательно смотрел на меня и прислушивался к тому, что говорил мне полковник. Полковник Бганко продолжил разговор, задав вопрос: «Можете ли вы объяснить генералу свое поведение по этому вопросу?» Не задумываясь, я, обращаясь к генерал-майору Деревянко, тут же пояснил: