Разведка боем - [19]

Кстати, месячный доход среднего американца шестьсот пятьдесят долларов. Об этом нам не сказали. Чтобы не расстраивать. Сам прочитал, в газете. Американской. Вчера. Шестьсот пятьдесят долларов — это четыреста восемьдесят рублей по курсу. Или около того. Буржуи они здесь все. Мир ограбили, и на награбленное роскошествуют. Города в пустынях строят. С фонтанами.

В общем, теперь мы при деньгах, и возвращаемся в «Дюны». По пути нужно купить минералки. Двадцать литровых бутылок. Или сорок. Ну, жарко ведь. Сто четыре градуса по Фаренгейту.

Робкие идеи выехать ночью за город, развести костёр да напечь по-пионерски картошечки, или, как здесь принято, устроить барбекю, мы отвергли на корню. Боязно. Это же Америка. Все с оружием. А мы — без. Всё наше оружие — эффективное мышление. И это мышление говорит, что ночью в Америке спать нужно. Отдыхать. Готовиться к игре. Вот вернёмся в Чернозёмск, всей группой сядем в электричку, до Донской станции, и там, на берегу Дона, и отдохнём на природе. Среди своих. С картошкой, пивом, боржомом и сосисками на шампуре. Весело, дружно, безопасно.

А тут — Лига. Просто графиня Монсоро какая-то. И нет поблизости Шико со шпагой, чтобы сорвать замыслы злодеев.

Ну, мы сами.

Вернулись без эксцессов. Никто на нас не напал. Ну, и на том спасибо.

Однако настроение подпорчено. Может, в том и смысл: посеять сомнения и тревогу, а вырастить — поражение? Может, и нет никаких зловещих защитников?

Полдник, туман, сон, подъем, измерение давления и пульса.

— Опять шестьдесят четыре. Чижик, ты совсем не волнуешься?

— Волнуюсь. Немного.

— Да, а эти — она показала жестом, как забрасывает в рот таблетку — пьёшь?

— Нет. Не чувствую потребности, — я и в самом деле не стал пить лекарство против десинхроноза. Матч с Фишером — не лучшее время для экспериментов с неизвестными препаратами.

— А нам не спится, — вздохнула она.

И Ольга вздохнула тоже. Но тихонько. Ни на что не намекая. Вроде бы.

Это они так меня поддерживают. Мол, верим, надеемся, ждём.

Ага.

— Лимузин ждёт у порога, — сообщил Антон.

И мы стали наряжаться. У девушек три варианта костюма, соответственно, двенадцать комбинации. На каждую игру — что-то особенное.

А я решил по случаю жары облачиться в чесучовый костюм. Сначала, конечно, синяя рубашка, потом белый галстук, а уж сверху пиджак.

Конечно, советский комсомолец может одеваться и попроще. Но шахматист отчасти и артист. А во время публичной партии такого уровня, как сегодня — артист преимущественно. Публика, три сотни человек с лишним, ведь не на доску смотрит. То есть и на доску тоже, но из сотен зрителей едва ли десяток видит позицию хотя бы на три хода вперёд. А вот нас видят. Как завзятые театралы, запасаются биноклями и разглядывают, стараясь по выражению лиц проникнуть в глубины шахматного сознания.

И потому для шахматиста важно создать образ, вызывающий не обязательно симпатию, но интерес — непременно. Чтобы и потом за тобой следили со вниманием, выискивали фамилию в сводках с турниров и в разговоре солидно утверждали, что Чижик — это голова, я его по Лас-Вегасу помню.

Вот образ я и создаю. Нового советского человека. Комсомольца. Студента. И я не один такой, а целая команда. Симпатичные — надеюсь — юноши, красавицы девушки, вот он какой, Советский Союз, оказывается. А не черти с рогами, прикрытыми шапками-ушанками, как рисует пропаганда. Хороши бы мы были — в ушанках при плюс ста четырех градусах по Фаренгейту!

Приехали. Девушки и Антон — в зале, я на сцене. Фишер сегодня пришел вовремя. Что ж. Уважает теперь. И надел отличный серый костюм, и галстук интересный, и сам выбрит, причёсан, попахивает едва слышным одеколоном. Другой человек!

Разыграли защиту Нимцовича, система Земиша, вариант Ботвинника. Звучит, как перекличка великих шахматистов.

Играем предельно аккуратно. Никаких авантюр, никакого риска, никаких новинок. Как поезд на маршруте Москва — Чернозёмск, маршруте, на котором за сто лет не появилось ни одной новой станции. Сели — и покатили к ничейному результату.

Победить, конечно, хочется. Тут и важная единичка к счету, да и пятьдесят тысяч — вкусная сумма. Но не всякое хотение сбывается.

Пришла идея. Пока смутная. Вот если коня перевести на поле е шесть, то…

И здесь в зале зашумели.

Я посмотрел на зрителей.

Трое негров средней комплекции встали и запели «Go down Moses». И как запели! Плохо! Очень плохо!

А потом начали скандировать «Вера, Израиль, Свобода!»

Ага. Вот она, Лига, и проявилась. Евреи, правда, какие-то странные.

Смотрю. Фишер тоже оторвался от доски, и лицо — будто лимон жуёт.

А негры пробираются в проход. Уходят?

Как бы не так. Подошли к сцене и стали бросаться. Яйцами и помидорами. Всё больше в Фишера целят. Но и в меня тоже.

Ну, и где хвалёная полиция? Охрана? Ну, хоть кто-нибудь?

А они с воплями «Свобода, свобода!» уже и на сцену лезут.

Я встал из-за стола. Воля ваша, но пару приёмов я знаю. Научили.

И Фишер встал.

Но — не понадобились мне приёмы.

Девушки и Антон подоспели. Заломили неграм руки, поставили на колени. А потом и вовсе мор… личиком в пол. Упражнение лежать-бояться.

Негры вопили что-то совсем уже немузыкальное. Ну да, когда вывихивают мизинцы — завопишь. Или даже ломают. Нет. Не должны. Заграница, неудобно. К тому же негры — наши друзья. Угнетенная нация.