Разведение роз вдали от цивилизации (Солдаты истины) - [19]

Выпутавшись из вздувающегося тюля, они вернулись в комнату.

Стол преобразился.

На овальном блюде красовалась запеченая утка; сверкали чистые приборы.

- О, дичь! - Борис заапладировал.

- Прошу! - сказал Борбылев. Белое полотенце свисало у него с согнутого локтя. Он бросал последние взгляды на свое творение, быстрыми движениями поправляя в сервировке незаметные отклонения от идеала.

- Ну, Николай Николаевич, - развел руками Борис, - нет слов. Вы кулинарный бог.

Сидя на краешке стула, Шумаков жевал веточку укропа и подозрительно приглядывался к утке:

- А почему она мне напоминает скульптуру "рабочий и колхозница"?

Борбылев ревниво оглядел кулинарное творение рук своих и задрал удивленно бровь:

- Где?

- Николай Николаевич смог передать порыв.

Данилевич разливал водку из красивой запотевшей бутылки.

- Вы сунули водку в морозилку? - догадался Солонников. Гениально!

Никогда бы не подумал.

Данилевич скромно улыбнулся.

Все расселись.

Слово взял Шумаков.

- Спешу заверить благородное собрание в моем совершеннейшем... э-э..., - он держал на весу переполненную рюмку и прикрывал ее ладонью, как свечу. - Я тут немного того расслабился, вы уж извините... Короче, в жизни случается всякое, но негоже тащить в дом к хорошим людям свои маленькие проблемы. Нет, - он жестом усадил на место Солонникова, погоди. Да, я шел сюда как загнанный зверь. Нет, как побитый пес... Как мамонт, провалившийся в гнусную ловушку, вырытую слабыми двуногими. Или не двуногими... Впрочем, уже не важно. Да, я был зол на весь свет. Сам не знаю, зачем согласился пойти. Напиться можно и в одиночестве. Но я пошел к дорогому Солонычу, видимо в тайне зная и надеясь - мне здесь станет лучше. Я не расчитывал, - он строго нахмурился, - что мне здесь помогут! Нет! Я не любитель халявы и жалости. Но! Кого-то вдохновляет и пробуждает к жизни прекрасная музыка, кого-то звезды над нами и этот... внутри нас, кого-то - ящик пива, деньги, женщины или, там, свежевыпавший снег... да, как моего соседа. Меня же вдохновляют и пробуждают такие вот люди, - он качнул рюмкой в сторону Бориса. - Они не жадные, они никому ничего не хотят доказать, они ни с кем не воюют, они очень живые - просто живут, делают свое дело, и оно у них получается. А нам нравится смотреть на них и знать, что есть рядом мир, где можно встать утром и не думать ни о чем кроме своего пути. Где нет унылых сомнений в себе и, не менее унылых по сути, параноидальных порывов заявить о себе миру. Спасибо, что смог выговориться. Спасибо, что выслушали. Мне действительно стало легче. И я, кстати, знаю что мне теперь делать.

Шумаков замолчал и осмотрелся как в первый раз. Никто его не торопил.

- Да, что-то есть в этих стенах. Предлагаю тост за хозяина дома. Солоныч, дорогой, оставайся таким какой ты есть. За твою Наташку. За этот дом. Мне трудно выразить, я не поэт и даже не лектор. Но вот мы, такие разные не первый раз собираемся у тебя за столом. Почему? Я знаю! Мы устали от лжи суперменства и затхлости лености, царящих во внешнем мире... Нет, надо все же в театр попробовать - слог, никак, пошел. Брал ведь грамоты в школе... Хватит с нас героев, приступом берущих вражеские укрепления - в работе, общении, в жизни. Повидал я таких достаточно. Все это честно только на войне, а красиво только в книгах. В нормальной жизни копни любой такой "подвиг" обнаружится, что стоит он обязательно на чьих-нибудь костях. А хуже того - на растоптанных душах. Прав лишь идущий своим путем - он никого ни о чем не просит, никого не топчет - все уже в его руках. Ну, ладно, - он оглядел замершие в воздухе рюмки, пусть этот дом стоит прочно, и пусть в нем никому не будет тесно.

- Как точно ты сказал в самом начале, Валера, - воскликнул Борбылев. - Именно так я и говорил сегодня утром. За вас, Борис!

- Ура! - коротко сказал Данилевич.

Чокаясь со всеми сразу, Борис почувствовал, что совершенно разомлел.

Выпили. Шумаков преувеличенно осторожно поставил рюмку на стол. Еще раз поклонился и чинно сел. Взял самый маленький огурчик и интеллигентно захрустел им.

- Спасибо, друзья, спасибо... - Борис растроганно улыбался. Где-то гремели невидимые фанфары, пели божественные нимфы. На миг Борис увидел свою Дорогу - ему показалось, что кто-то в бредущей толпе обернулся и помахал ему приветливо.

Шумаков с ножом и вилкой наперевес хищно воздвигся над уткой, похожей на летящую куда-то по серебранной глади ладью, и сказал:

- Ну-с... А вот теперь, Николай Николаевич, я с большим удовольствием закушу!

- И это правильно! - сказал Борбылев. - Рекомендую бочок. Хорошо прожарился.

- Так что там насчет астероида? - хитро поинтересовался Данилевич.

Солонников с Борбылевым переглянулись и рассмеялись. А Шумаков сказал с полным ртом:

- А шел бы он!..

Борис стоял на балконе и смотрел на тлеющий закат. От пылающего великолепия осталась рваная красная полоса, задавленная темным небом. Где-то, видимо, запалили прошлогоднюю траву - дым стлался в тихом воздухе, медленно заволакивая горизонт.

Квадрат газона далеко внизу под балконом был загадочно освещен скрытыми лампами. Чертя в темноте рубиновыми огнями, во двор бесшумно свернула машина. Слабый отсвет фонаря призрачно колыхнулся на длинном полированном борту. Где-то под темными кронами бульвара неторопливо цокали каблучки.