Развал - [31]

— Да, ну вас, — Бурцев расхохотался. — Позовите Сергей Сергеевича.

Зампотылу, коренастый, лысоватый подполковник, появился тут же.

— Сергей Сергеевич, к нам гости прибудут.

— Я уже в курсе дела. Черняк мне говорил. Мои подчинённые уже занимаются этим вопросом.

— Молодцы, какая слаженность. Если бы на полигон, как на пьянку, командиру делать было бы нечего, — сказал Бурцев и улыбнулся.

— Вы думаете, мне приятно этим заниматься, от прохиндея начпрода быть зависимым? Он ворует, а я вынужден молчать, потому что сам сегодня его заставляю это делать. Знаете, Василий Петрович, чем отличаетесь вы от командира немецкого полка. У него для этих дружеских встреч есть представительская статья, государство для этого выделяет деньги, а вам надо всё украсть, списать на дополнительное питание солдат или на краску.

Немцы прибыли точно в назначенное время. Потом Бурцев часто удивлялся их пунктуальности. В начале разговаривали в кабинете командира полка, знакомились, пили кофе. Спустя полчаса в кабинет зашёл зампотылу и кивнул Бурцеву головой. Тот встал и пригласил всех в офицерскую столовую на ужин.

Гости были без переводчика. Командир полка, молодой худощавый немец по имени Питер, учился в той же академии, что и Бурцев, и в этом году был назначен на полк. Он прекрасно говорил по-русски. Его два зама, молодые, подстать командиру полка, абсолютно не говорили ни одного слова, и, когда кто-нибудь из русских пытался с ними заговорить, они только жевали и в ответ кивали головой. Военком, лет сорока пяти, коренастый толстый немец, тоже по-русски не знал ни одного слова, зато его замполит, старый немец лет пятидесяти семи, говорил на русском лучше всех, почти без акцента. Он взял на себя функции переводчика, и быстро, почти синхронно, переводил. После изрядно выпитого, как ни странно, но публика стала понимать друг друга. Видать, пьяный человек уходит от Бога. И с него снимается гнев, который Бог возложил на людей в период строительства вавилонской башни, и человек на подсознательном уровне переходит на тот единый язык, которым владели люди до ее строительства. Офицеры вели диалог друг с другом, размахивая руками, объясняясь жестами и вперемежку русскими и немецкими словами, иногда вставляя английские, оставшиеся в памяти после школьной и курсантской скамьи. Бурцев завёл разговор с замполитом военкомата.

— Вольфган, вы очень хорошо говорите по-русски. Вы учились в Союзе?

— Нет, никогда не учился. Я в России был ещё ребенком, до войны. Во дворе играл с русскими мальчишками, там и научился.

— А как вы оказались в России?

— Отец мой офицер, учился в России в танковой школе.

— Разве немецкие офицеры до войны учились в СССР?

— Василий, вы, что не знали? Великий танковый стратег Гудериан там учился вместе с моим отцом. В России учились не только танкисты, но и лётчики. Между Гитлером и Сталиным такая дружба была. Сейчас про это молчат. Когда подписали договор, помню, отец тряс газетой и кричал: «Немцы и русские будут миром править. Вольфган, ты должен знать два языка, немецкий и русский. В мире будет только два языка».

— Бред какой-то, — возмутился Бурцев.

— Да, бред, но он боготворил Гитлера и почему-то Сталина. О, как он меня бил, если я плохо учил язык. Когда Россия и Германия разбили Польшу, он торжествовал. В наших газетах тогда печатали выступления Молотова. Это было примерно так: «Непобедимая Красная армия и славные войска Вермахта разбили Польшу». Помню, когда отец прибыл с войны, по этому случаю в доме было пышное застолье. Какой он был гордый и довольный собой! Он уже тогда командовал танковым полком. За столом он поднимал бокал за Гитлера и Сталина и всем доказывал, что Гитлер и Сталин разделят земной шар. «Нам Россия, — говорил, — поставляет сталь, никель, алюминий, а немецкие инженеры умеют делать прекрасную технику, поэтому этот тандем непобедим».

Вольфган замолчал, взял рюмку, в которой было на дне немного водки.

— Может освежить? — пошутил Бурцев и потянулся за бутылкой.

— Ну, если самую малость, — Вольфган поставил рюмку перед Бурцевым.

Оба выпили. Волъфган закурил. Сделал глубокую затяжку, задумался, затем повернулся к Бурцеву.

— Вот такой в жизни бывает казус. Броня на первых танках, которые напали на Советский Союз, была из вашего металла. Это потом, в связи с нехваткой никеля, Гитлер скупал монеты по всему миру.

— Наверное, отец от своих кумиров и погиб? — спросил Бурцев.

— Нет, он войну закончил досрочно. Ему оторвало руку и часть стопы. Он всё время переживал. Зачем, говорил, Гитлер поссорился со Сталиным и всё надеялся, что они помирятся. Но когда американцы начали бомбить города, он понял, что война проиграна. Его сестра жила в Гамбурге. Мы, помню, гостили у неё, когда американцы начали бомбить. Вы представляете — это ад, ужас какой-то. Американцы не с армией воевали, а с немцами: сносились города вместе с детьми, женщинами и стариками. Самолёты летели «пачками». В пачке штук сто. Одна уходит, другая подлетает. И так целый день. Разбомбили, ничего не осталось. Мы оттуда еле ноги унесли. Когда разбомбили все города, были разрушены все фабрики и заводы, а на уцелевших некому было работать. Сразу ничего не стало. Вскоре и советские войска стали подходить. Отец боялся, что его расстреляют, убежал в Гамбург к сестре. Там женился, а про нас забыл и даже не писал. Когда пришли ваши войска, голод была страшный. Мама пошла к солдатам, просить хлеба, её изнасиловали. Правда, буханку хлеба дали. Её насиловали даже при мне. Мне тогда лет тринадцать было, но помню, как будто это было вчера.