Разум - [54]

Все согласились со мной, но никто не признался в своем двуличье, чтобы я, как Христос, возложил руки ему на голову и сказал: Иди, прощаются тебе грехи твои!

Мне и то такие слова не помогут. Человеческие слова только тогда способны помочь, когда они совсем непонятны. Предназначенные для двоих, троих, а то и для целого народа, целого края, они становятся непригодны для отдельной души, ибо не могут выразить ее неповторимое движение. Тут один выход: создать из языка, материи для всех, материю для собственной потребы. А сотворить такую материю в своей голове — значит сотворить там некоего другого человека. И даже если мы не станем ему слишком доверять, достаточно уже того, что он будет понимать нас, то есть первое лицо, или же первого и исходного человека, и сохранит в тайне наши разговоры. Однако он не должен стать нашим властелином. Так кто же он, раз не властелин? А вот кто: сумма жизненных норм, персонифицированная культура во мне. Большинство людей считает это второе Я самой нормальной частью своей психики. Поэтому прекрасно ладит с существующей политической и экономической структурой, а если речь идет о товарно-рыночном обществе, это подчинение персонифицированной культуре становится неотъемлемым законом, чем-то неизменным. Эта партия разыгрывается постоянно. Никакая личностная активность в ней не признается. Правила, обусловленные обращением товаров, закрепляются за человеком. Первичная личность должна уступить четким правилам этой уродливой игры, а если не уступит, она квалифицируется как ненормальный индивид. Но если в таком индивиде все-таки проявится подчас толика исходного Я, тогда он объявляется совокупностью двух личностей, иными словами — расщепленной личностью.

С такими мыслями, навеянными книгой, которую только что читал, я шагаю по улице на автобус и мечтаю главным образом о том, чтобы какой-нибудь друг-приятель не нарушил моих планов и не затащил меня в корчму.

Хорошо было бы жить вон в том доме с башенкой: в одну минуту я мог бы быть уже дома и лежать, завернувшись в перину. Но мне пришлось бы дышать нечистым воздухом и слушать грохот улицы. Возможно, в этом доме я и обрел бы новые радости, но уже один поиск квартиры в нем потребовал бы ужасного напряжения сил. Потом я бы обустраивался — так прошло бы года три, и целый кусок жизни был бы позади. Я мог бы подумать и о женитьбе; год-другой я бы разводился, следующий год ходил бы в молодоженах, потом, скажем, года два мучился бы ревностью, а там, возможно, наступила бы импотенция — правда, я бы лечился от нее. Предположим, язвы бы уже не было. Черт подери, а все ж надо бы от нее избавиться! Я мог бы начать бороться с ней уже и сегодня: взять да перестать хотя бы курить. Прекрасная цель: быть здоровым, спокойным, преуспевающим… Но такая цель опять же не по мне. Подойдем к делу так: сколько людей могло бы стать мною? Достичь этого можно было бы, но удержаться в таком состоянии не просто. И так каждый человек определенным образом представляет собой идеал, к которому мы должны стремиться. Нетрудно обрести богатство, трудно стать богачом, человеком, который получает от богатства радость. И одинаково трудно быть бедным. Только я одно время испытывал радость от своей бедности. Но когда я увидел, что многие мою бедность понимают как проявление неспособности жить, я приложил все усилия, чтобы раздобыть денег, и преуспел.

А может быть, это была просто случайность… Так или иначе, но сейчас у меня всего три тыщонки. Остальные понемногу разошлись на всякие нужды…

Трудно быть обыкновенным человеком. Обыкновенный человек не может иметь широкие интересы — в основном у него нет на них времени. У него должна быть работа, которая, как правило, не бывает творческой. Получает он за нее ни много, ни мало. Если бы получал мало, начались бы жалобы, что привели бы к неприятностям, поэтому он получает как раз в меру. Число обыкновенных людей, по всей видимости, не снижается, они всегда будут составлять большинство человечества. Обыкновенных людей жизнь часто ставит в ситуацию, когда им приходится поступать честно, но если эта ситуация чересчур сложна, они поступают либо нечестно, либо обходят ситуацию. Они не борцы. Да и могут ли они ими быть, если целый штат их шефов и завов печется о том, чтобы они были довольны. Многие жизненные ситуации для этих людей крайне запутанны. Они не могут рассчитывать на чуткий ориентировочный инстинкт. И потому ведут себя так, словно такая ситуация и не наступила.

Припоминаю, как однажды моя мать вернулась назад к отцу от второго мужа, который избил ее, а отец воскликнул, видимо не находя слов для выражения своих чувств: «Все, что ты у него наработала, пусть вернет тебе! Ты была ему прислугой».

Позже мать цитировала его слова с презрением. Но мог ли отец в данной ситуации поступить по-другому? Он, конечно, радовался возвращению матери. Не раз думал и о том, насколько тяжелее живется ей у второго мужа, и это особенно удручало — ведь он понимал, что во многом сам виноват перед ней. И когда простил мать, когда на нее уже не сердился, все равно не мог не думать об их прошлом житье-бытье, причем в его материальных аспектах. Свои деньги он зарабатывал трудно — нещадно гнул спину. Но знал цену и женской работе по дому — частенько ею сам занимался. Воскресные обеды, уборка — что только не лежало на нем.