Разум - [19]

Когда жена принесла вино, выяснилось, что нет ни одного чистого стакана. Налили в чашки и стали не спеша пить. Матё сказал жене, что он любит животных, но вшей все-таки щадить не надо — они так размножаются, что человеку скоро некуда будет от них деться. Я открыл Матё, что в прошлом году пережил страшное блошиное нашествие, целые сутки напролет я драил пол и выколачивал всякие тряпки и ковры, пока не очистил квартиру от этих паразитов. Это был еще молодняк, не умевший прыгать. Поэтому я легко извел их водой. А затащили их сюда кошки, которым мы разрешали спать в комнате. С тех пор ни одну не оставляем здесь подолгу: блоха обычно соскакивает с кошки, кладет яички в щели пола и снова вспрыгивает на нее. Через несколько недель вся эта мерзость начинает плодиться. К счастью, я вовремя это заметил. Сижу, читаю и вдруг вижу — по босой ноге ползет что-то, оказалось — три молоденькие, еще не прыгающие блошки. Жена с дочкой были на отдыхе, у меня даже свидетелей этого ужаса нет, никто не верит, чего мне стоило их всех уничтожить. Обидно, право!

Матё заметил, что не худо бы нам найти приличную квартиру, поскольку в этой конуре могут случиться вещи и пострашнее.

Жена подсела к нам и сказала, что у нас была прекрасная квартира, но я съехал с нее, так как не желал лечиться от алкоголизма. Перебрался я сюда, в эту конуру, лишь бы всем доказать, что не завишу от ее родителей. А они хотели нам только добра. Жили мы в прекрасном районе, на пятом этаже, была у нас большая солнечная комната и еще одна маленькая, мы могли пользоваться ванной, туалетом и холлом, где стоял телевизор. Но мое властолюбие и неблагодарность не знают границ, я хотел, чтобы тесть с тещей оставили себе одну комнату, а вторую, ту, где у тестя кабинет, отдали бы дочери, которая тогда училась в четвертом классе и в такой комнате ничуть не нуждалась.

Я высказал мнение, что теперь, когда она гимназистка, такая комната ей как раз пригодилась бы и что никаких повышенных требований у меня не было, а я действовал согласно абсолютно разумному и демократическому принципу: нас трое и потому нам положены две большие комнаты, а им двоим — одна комната. Поскольку это государственная квартира, тесть не имеет морального права занимать большую площадь, чем его более многочисленная родня.

Жена махнула рукой и сказала, что все, конечно, было по-другому: я там нахально во все вмешивался и вообще хотел занять всю квартиру, но родители и она пока еще в своем уме и пресекли мои захватнические планы. Так, мол, действовал Гитлер: расширял свои границы за счет территории соседних народов.

Матё заметил, что Гитлер не стал бы с тестем разводить антимонии.

А я добавил, что моя жена любит сравнивать меня с военными преступниками, но не хочет взять в толк, что преступна, по сути дела, ее семья и она сама, так как занимает здесь место. Если ей у меня не нравится, путь убирается отсюда подальше — я уже и в письменной форме заявил об этом. Жена стукнула меня по голове, я дернулся и заехал ей по носу. Потом дал еще оплеуху и вернулся в свой угол. Но злости во мне не было. Жена объявила, что теперь я успокоюсь, потому как я садист.

Пришла дочка. Я немного поучил ее играть на гитаре. Но Матё так рьяно руководил обучением и столько надавал советов, хоть сам играть не умеет, что дочка бросила гитару и ушла в свою комнату. Матё отметил, что у меня уже взрослая дочь и что с ней, наверно, будет немало хлопот.

Я сказал, что готов к этому, но что ее высокий рост мне не очень-то по душе. Помню, что высокие солдаты были ужасно шатучими и неловкими. С ними нельзя было и обращаться, как положено в армии.

Матё сказал, что видел в кино, как маленькие вьетнамцы дубасили высоких американцев и как те дрожали от страху.

Я добавил: в настоящее время вьетнамцы, пожалуй, лучшие солдаты на свете. Матё кивнул. (Оба мы, я и Матё, по росту ближе скорее вьетнамцам, нежели американцам.)

Жена спросила Матё, был ли он в армии, Матё рассмеялся и ответил, что уже пятнадцатилетним парнишкой учился летать на планере и прыгал с парашютом. Мы предались воспоминаниям об армейских временах. Я рассказал о том, что был хорошим солдатом, хотя долго добивался расположения командиров, но когда те узнали меня — полюбили. На меня можно было положиться, ибо я выкручивался из любой ситуации. Салаги называли меня полковником, а позже и генералом, а потом еще семь лет мы переписывались. С некоторыми я встречался, и, ей-богу, ни один не сказал, что я кого-то обидел или испортил какую потеху. И еще: не по душе мне, когда ребята не хотят идти в армию. Матё присовокупил, что это большая ошибка. Значение армии растет из года в год, и мир может сохраняться только за счет противостояния военных группировок.

Жена, лишь бы возразить, сказала, что солдат она не любит, так как они учатся убивать людей.

Такую пацифистскую точку зрения мы даже не прокомментировали.

Я только заметил, что тогда и гинекологи убийцы, ибо делают аборты, а также и все те, кто изготовляет противозачаточные средства.

Вслед за моими словами жена пошла к дочери, чтобы убедиться, не услышала ли та чего. Дочери пришлось поклясться, что она вообще нас не слушает.