Разрушение храма - [37]

— Ты по профессии герой древней Эллады! — закричал вдруг, вскакивая, редактор. — Ты герой стадиона, заплыва, марафонской дистанции! Ты — дискобол, метатель копья и дротика! Вот ты кто… А кроме того, ты еще и поэт, у тебя душа восторженная и пылкая… Ты в барабан должен бить, в литавры! А ты зажал себя с этими старыми дураками, чулок сел вязать… Ты соло на трубе должен исполнять, а не копаться в пыльных бумажонках, чтобы выяснить, почему поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем…

Курганов вздохнул, и тут же захотелось вздохнуть еще раз глубоко и жадно, схватить воздух ноздрями, всей грудью, чтобы лопатки на спине коснулись друг друга.

— Ты думаешь, я тебя тогда на лестнице случайно позвал к себе работать? Как бы не так. Я сначала все о тебе узнал, от младых ногтей тебя изучил. Ты мне вот так нужен! — и он провел рукой по горлу. — Ты же, если по правде говорить, образцово-показательный парень. Положительный герой на все сто процентов. Во-первых, талант — интеллектуальный и физический. Поэт и атлет! Древний эллин. Единство формы и содержания, внешнего и внутреннего.

Олег засмеялся.

— А хочешь, я тебе расскажу, как я тобой первый раз заинтересовался?.. Иду я однажды по коридору и вдруг вижу, из какой-то двери выходит здоровенный малый в синем тренировочном костюме, и четыре белые буквы у него на груди — «СССР». Посмотрел на меня сверху вниз и вроде бы даже усмехнулся. Ну, а я, как всякий невысокий мужичок, обиделся, конечно. Спрашиваю потом у знакомых — что это у вас тут за фитиль такой по коридорам бродит? Объясняют — взяли из университета. А почему, спрашиваю, в костюме сборной команды? Ну как же, говорят, спортсмен известный, Олег Курганов — не слыхал разве? Ну как же, говорю, не слыхал? Конечно, слыхал… Ладно. Проходит несколько дней, сижу я у себя здесь, в кабинете, вон в том кресле, а напротив меня на стене вот эта карта…

Он повернулся и показал рукой на висевшую за его спиной во всю ширину стены огромную политическую карту страны, на которой отчетливо и даже чересчур броско выделялись напечатанные какой-то особой, ярко-красной типографской краской четыре большие буквы — «СССР»: первая «С» стояла около Минска, вторая — около Урала, третья — над Байкалом, а буква «Р» упиралась прямо в Охотское море.

— И вот смотрю я на карту, и, конечно, четыре эти яркие буквы упорно лезут мне в глаза — прямо скажем, не пожалела типография красной краски. И я думаю: а где это я видел совсем недавно такие же четыре буквы? Вспоминал, вспоминал и вспомнил: на тренировочном костюме товарища Курганова, а?

Он откинулся на спинку стула и несколько раз в своей обычной манере коротко и энергично хохотнул. (Курганов вспомнил, какой неудержимый приступ смеха случился с ним в кабинете его бывшего начальника отдела, и тоже улыбнулся.)

— И вот в эту самую минуту, — продолжал главный, — у меня родилась прекрасная идея. Понимаешь, благодаря именно этим четырем буквам на твоем тренировочном костюме… Собственно говоря, тот наш ночной разговор на лестнице, когда я стал звать тебя к себе на работу, был как бы продолжением развития этой идеи…

Курганов слушал редактора с какой-то неясной пока даже ему самому напряженной настороженностью.

— Видишь ли, — говорил тот, сидя вполоборота к Олегу и поглядывая все время на карту, — современное развитие жизни происходит таким образом, что большая часть появившихся в нашей стране, скажем, в последние два десятилетия на белый свет людей родилась в городе. А что означают для человека, родившегося в городе, такие понятия, как, скажем, отчий дом, родные края, земля отцов? Двухкомнатная квартира? Школа, детский сад, ясли? Станция метро или троллейбусная остановка, на которой человек привык сходить?.. Грустная получается картина, не правда ли? Но тут уж ничего не поделаешь, городское происхождение большинства человечества приводит к тому, что физическое ощущение понятия «родина» постепенно нивелируется тиражируется, становится у всех как бы одинаковым, однородным.

Между тем в природе каждого человека, переданная, очевидно, генетическим кодом через головы поколений, живет острая потребность в неповторимых представлениях о родине, отчем доме, земле отцов… Как удовлетворить эту потребность? Чем заполнить ее, если она пустует, не желая принимать стандартных, конвейерных, крупнопанельных пейзажей и ландшафтов?.. Для какой-нибудь Бельгии или, скажем, Голландии это почти неразрешимая проблема. Там особенно не разгуляешься — землицы маловато. А у нас…

Он быстро встал, широко, до предела раскинул в стороны руки и, стоя спиной к Курганову и как бы пытаясь обнять сразу всю карту, прижался к ней и руками, и грудью, и лицом, стараясь одной рукой дотянуться до первой буквы «С», до Белоруссии, а второй — до буквы «Р», до самого Дальнего Востока.

Потом резко повернулся к Курганову.

— Понял мою идею? С урбанизацией жизни, с отмиранием представлений о родине только как о своей деревне, только как об ограниченном определенной местностью пространстве мы ничего уже не поделаем. Это тенденция времени, тенденция развития жизни. Но удовлетворить новые потребности нашей молодежи в представлениях о родине — о нашей большой Советской Родине с ее неповторимыми чертами, с ее огромными территориями — мы можем и обязаны. Каждое вступающее в жизнь поколение как бы заново, как бы впервые начинает познавать родину. Поколение нашей молодежи, вступающее в жизнь сейчас, весной 1954 года, будет с особенной новизной и остротой интересоваться своей страной — ты, конечно, понимаешь, о чем я говорю. И мы должны помочь нашему молодому современнику сформировать в своем сознании представления о понятии «родина» на новом, современном уровне развития жизни. Мы должны как бы заново познакомить поколение, вступающее в жизнь весной 1954 года, с Россией, Уралом, Украиной, Средней Азией, Закавказьем, Сибирью, Дальним Востоком… Мы должны на страницах нашей газеты проехать, проплыть, пролететь вместе с молодыми читателями по тундрам, пустыням, тайге, по равнинам и горам, по рекам и морям — на пароходах, лодках, плотах, оленях, верблюдах, лошадях, вертолетах, самолетах, машинах, тракторах. Мы должны «заразить» наших молодых читателей романтикой огромных просторов и масштабов нашего общего советского отчего дома, нашей новой общей социалистической земли отцов… Именно для этого я и позвал тебя к себе в газету, чтобы ты совместил четыре буквы на своем тренировочном костюме с четырьмя буквами вот на этой карте. Чтобы ты со своей силой, выносливостью, здоровьем, тренированностью начал бы ездить, летать, путешествовать по всей стране, ходить по тайге с геологами, зимовать с полярниками, плавать с моряками, летать с летчиками и писать, писать, писать обо всем этом на страницах газеты, вкладывая в свои очерки и корреспонденции все свои поэтические страсти, всю лирическую глубину, на какую ты только способен. Тебе сейчас двадцать четыре года, и молодые читатели нашей газеты должны понять, что с ними со страниц газеты разговаривает их ровесник, их сверстник. Они твою, а заодно и свою душевную свежесть и молодость должны ощутить, читая нашу газету. Ты с ними должен на их, то есть на своем собственном, языке со страниц газеты разговаривать. И все те открытия новых черт времени, которые ты будешь стараться сделать для наших читателей, вы практически будете делать вместе — ведь для тебя самого все это тоже будет в новинку: ну что ты вообще-то в жизни видел, кроме своих стадионов и бассейнов?.. Теперь понимаешь, для чего ты мне понадобился? Именно здесь, в нашей газете, могут по-настоящему пригодиться и проявиться твои качества поэта и атлета одновременно. Именно в этой газете твоя отданная спорту юность может помочь тебе подняться на новую, качественно более высокую творческую ступень. А расшаркиваться на приемах и любезничать с женами дипломатов, уж поверь-ка ты мне, многие могут.