Разорванный круг - [66]

Брянцев молчит.

Сказать о том, что в Ашхабаде развалились шины, — значит сдаться на милость победителя, значит поставить крест на дальнейших исследованиях. А не сказать об этом постыдно. Он тоже, правда, не знает причины выхода из строя шин. Может быть, это просто совпадение случайностей? Но здесь такому предположению не придадут значения. Новая технология будет отменена, и попробуй потом ее восстановить. Держаться? А если он не прав и завод выпускает аварийные шины? Нет, по закону больших чисел этого быть не может. А вот для Средней Азии, для высоких температур — возможно. Но, прежде чем что-нибудь решить, он должен сам во всем убедиться. И черт его дернул послушаться Хлебникова и немедленно вернуться в Москву, когда нужно было лететь в Ашхабад на автобазу и посмотреть на шины своими глазами. А пока надо выиграть сражение, благо нашелся союзник в лице Дубровина.

— Случай пока один, — придав своему голосу как можно большую убедительность, произносит Брянцев и видит благожелательные лица. Даже Кузин из Ярославля, похоже, склоняется на его сторону.

— А Ашхабад? — следовательски прищурил глаза Хлебников. — Это второй случай, вторая точка, которая предопределяет кривую зависимости.

— Какой Ашхабад? — наивным тоном спрашивает Брянцев. — Я ничего не знаю…

Хлебникову это только и нужно. Он достает из портфеля телеграмму, читает:

«Опытные шины сибирского завода на третий день вышли из строя из-за отслоения протектора».

Кладет телеграмму на стол и уничтожающе смотрит на Брянцева.

Брянцев протягивает руку.

— Ничего не понимаю. Дайте-ка мне телеграмму.

— Если вы этого не знаете — плохо, если знаете и утаили — еще хуже. Так знаете или не знаете? — наседает Хлебников.

Вопрос поставлен в такой форме, что не ответить на него нельзя, но и ответить правдиво в этой ситуации невозможно.

— Я хочу прочитать телеграмму. Имею я право?

Хлебников и не думает выполнить требование Брянцева.

— Кто прислал телеграмму? — спрашивает Самойлов, предоставивший на долгое время полную свободу спорящим.

— Какое это имеет значение…

— Сейчас все имеет значение! — вскипает Самойлов. — И перестаньте, пожалуйста, Олег Митрофанович, разыгрывать здесь роль начальника разведки, который не выдает свою агентуру!

Хлебников протягивает телеграмму, Самойлов пробегает ее глазами.

— Кто такой Карыгин? — спрашивает он Брянцева и тут же вспоминает: — А, это снятый за приписки секретарь обкома, который работает теперь у вас.

— Угу, — подтверждает Брянцев, вспомнив старую истину о том, что один враг может принести больше вреда, чем сто друзей пользы. Почему враги всегда активнее? И, не выдержав, произносит глухо: — Мерзавец. Я дал ему указание послать в Ашхабад человека, выяснить причину аварии, а он вместо этого…

Хлебников иронически улыбается:

— Однако директор — человек скрытный.

— Он просто не спешит с выводами, — вступается Дубровин. — А вы, Олег Митрофанович, проявляете излишнюю торопливость.

— Да, я тороплюсь! Тороплюсь предупредить сотни, а может быть, и тысячи аварий! А что касается ваших теоретических домыслов, Леонид Яковлевич, то должен заявить, что вопрос старения резины и борьбы с ним не совсем вашей компетенции!

Дубровин вскакивает с места. Все ждут, что он ответит резкостью, но он сдерживает себя.

— Простите, коллега, я сюда не напрашивался. Меня пригласили как представителя Центрального научно-исследовательского института шин, очевидно, доверяя мне. Я вправе предположить, что, выскажи я мнение, согласное с вашим, вопрос о моей компетенции вы не подвергли бы сомнению. И если уж говорить начистоту, так я, дорогой Олег Митрофанович, не позволял себе наваливаться на заводских работников только за то, что они разгрызли орешек, который мне оказался не по зубам. Так-с.

Снова чаши весов, на которых все время колеблется настроение большинства собравшихся здесь людей, приходят в состояние равновесия. Но равновесие не устраивает Хлебникова. Он резко поворачивается к Чалышевой и останавливает на ней недобрый взгляд.

— Ксения Федотовна, вы приглашены сюда не в качестве благородного свидетеля. Выскажите, будьте добры, свою точку зрения. Вы у нас самый крупный специалист в этой области.

Хотя все говорят сидя, Чалышева встает и, ни на кого не глядя, а уставившись куда-то в одну точку, начинает говорить тихим, заставляющим до предела напрягать слух, голосом:

— Я считаю, что ИРИС-1, или, как мы называем его в институте с высоты своего величия, «туземный антистаритель», не может ухудшить качество шин настолько, чтобы они изнашивались так быстро. В этом я убедилась, когда по совету Льва Витальевича Самойлова поехала на завод и без обычной нашей академической торопливости при решении чужих вопросов ознакомилась с работами, ведущимися в «Академии рабочих», как именует Олег Митрофанович институт рабочих исследователей. Это изумительно, товарищи! — Голос Чалышевой зазвучал четче, взволнованнее. — Мы ведь, грешным делом, не очень торопимся. Мы не так остро ощущаем нужды производства, оттого что они не давят на нас повседневно. Мы не знаем их во всем объеме и многообразии, не чувствуем своей кожей. И нам у рабочих многое надо позаимствовать. И ярость, с которой они ведут исследования, и нетерпимость ко всяким проволочкам, и бескомпромиссность суждений, и эмоциональный заряд почти взрывной силы.