Разорванный круг - [65]

— …в институте убеждению: все, что от них — хорошо, а что от заводов — плохо! — скороговоркой вставляет Кузин так быстро и в тон, что Хлебников, не уловив смысла фразы, подтверждает ее, вызвав сдержанные улыбки присутствующих.

Самойлов решил воспользоваться разрядкой, остановить Хлебникова и наказать Кузина за злую реплику.

— Я хотел бы услышать ваше мнение, — обращается он к Кузину.

Тот мнется, как ученик, не выучивший урока, и отделывается отговоркой:

— Мы не испытывали ИРИС-1 на нашем заводе…

«Хоть бы один вступился, — думает Брянцев, бродя взглядом по лицам. — Почти всем заводам разослали антистаритель с просьбой исследовать его. Неужели никто не заинтересовался? Выходит, надо активнее искать союзников. Что, если поехать в Ярославль, к Честнокову? Разве он не поймет, не поможет, не заставит Кузина провести исследования? Мнение такого завода будет решающим в этом споре».

— Директор общественного института вы? — спрашивает кто-то.

— Я, — отвечает Брянцев.

— Какая у вас ученая степень?

Вопрос задан явно в угоду Хлебникову: у какого директора найдется время писать диссертацию?

— Никакой.

Брянцев представляет себе, что о нем сейчас думают: взял человек ношу не по плечу — вот и расплачивается. Может быть, некоторые видят у него хорошие побуждения, а большинство — карьеристские.

Но сейчас его мало интересует истолкование его поступков. Он сбит с толку роковым совпадением обстоятельств — вышли из строя шины в Ашхабаде и следом — авария с испытательной машиной. Если бы он не знал об отслоении протектора, он еще барахтался бы. А сейчас вынужден сложить лапки…

Как из тумана до него доносится реплика представителя Московского шинного завода Саввина:

— Плохо, что мы не имеем шин. Может, авария произошла по другой причине, а мы тут завалим стоящее дело.

«Хороший ты человек, — с нежностью думает Брянцев. — Только не знаешь, что не одна авария, а по сути две, и это уже симптоматично».

— Незачем искать холеру там, где налицо чума, — резко заявляет Хлебников.

— Сколько шин выпущено с вашим антистарителем? — спрашивает Брянцева Саввин.

— Около пятидесяти.

— Штук?

— Тысяч…

— Значит, можно ожидать пятьдесят тысяч аварий, — констатирует Хлебников.

— Так почему же произошла только одна? — допытывается Саввин.

— Это должно быть вам понятно, дорогой товарищ инженер, — язвительно говорит Хлебников. — Шины в автохозяйствах работают, как правило, в менее жестких условиях, чем при ускоренных испытаниях: и меньше километров в день, и с перерывами, и не всегда на жаре.

Он несокрушим сегодня, Хлебников, и победа на его стороне. Брянцев с ужасом думает о той минуте, когда Самойлов спросит его, что он, как директор, предполагает делать дальше. У него не хватит смелости идти напролом. Теперь, если где-либо произойдет авария из-за шин, все станут искать причину в антистарителе.

— Какие будут предложения? — спрашивает Самойлов бесстрастным голосом, так, будто готов выполнить все, что здесь ни предложат.

Хлебников не выпускает инициативу из своих рук.

— Я полагаю, что надо прекратить выпуск шин с ИРИСом-1. Это во-первых. Во-вторых, все шины, уже находящиеся в эксплуатации, изъять во избежание несчастий.

— Пятьдесят тысяч? — вздохнул кто-то.

— Да, все пятьдесят, до единой, — подтверждает Хлебников. — И прежде всего в Средней Азии.

Гнетущее молчание воцаряется в кабинете. Каждому ясно, какая туча нависла над этим довольно симпатичным директором. При таком дефиците покрышек изъять пятьдесят тысяч штук перед самой уборочной, когда и так много автомашин стоит на приколе! Легко внести такое предложение, но как его выполнить? И выполнить нельзя и не выполнить — тоже.

Все взгляды сосредоточились на Самойлове. Что он решит? И сможет ли решить сам, возьмет ли риск на себя?

— Какие еще будут предложения? — снова спрашивает тем же бесстрастным голосом Самойлов.

Брянцеву кажется, что этот человек давно уже пришел к определенному выводу, а предложения вытягивает либо для проформы, либо изучая людей. На Брянцева он не смотрит. Будто того и нет здесь. И не понять: игнорирует он его или щадит. А вот с Чалышевой не сводит глаз, словно от нее, и только от нее, ждет решения.

Но Чалышева упорно молчит.

И вдруг в напряженной тишине раздается спокойный голос, такой спокойный, словно обладатель его, сидя у себя дома, предлагает гостю отведать очередное кушанье.

— Я считаю, что никаких особых мер принимать не нужно. Нужно продолжать работу и поиск.

Все головы поворачиваются, и Брянцев видит невозмутимое лицо доктора технических наук Дубровина. Он с самым невинным видом смотрит на Хлебникова, который пытается что-то сказать, но только беззвучно шевелит губами. Наконец у него прорезывается голос, но бормочет он что-то невнятное и, хотя Дубровин понимает, о чем хочет спросить его растерявшийся Хлебников, на помощь все же не приходит. Только когда тот заговорил достаточно внятно, снисходит до разъяснения:

— Я не согласен с теоретическими предпосылками, высказанными Олегом Митрофановичем. Первое: ИРИС-1 — это отходы нефти, но отходы чистейшие, имеющие постоянный химический состав, более постоянный, чем парафин. Вот этот ингредиент действительно имеет довольно пестрый состав, но он почему-то не вызывает неудовольствия моего уважаемого коллеги. Второе. Олег Митрофанович полагает, что высокое содержание восков снижает качество резин, действует на них, как масло в слоеном тесте, что ли: ухудшает склеиваемость и вызывает расслоение, столь приятное в кондитерских изделиях и недопустимое в технических. Я же стою на диаметрально противоположной позиции. Считаю, что восковая пленка на поверхности резины предохраняет ее от окисления в условиях производства и улучшает склеиваемость слоев. Как видите, теоретическое расхождение у нас непримиримое. Вот почему я нахожу, что три процента восков, которые ввел сибирский завод в резину, не могут явиться ни причиной брака шин, ни причиной аварии. И странно, исходя из закона больших чисел, в одной-единственной аварии видеть подтверждение своей теории. А если авария случайна? Если произошла по другим причинам? Какой научный работник, не отягченный жаждой доказать во что бы то ни стало свою правоту, защитить честь мундира, станет делать выводы на основе одного, пусть даже вполне ясного случая? Даже по правилам криминалистики недоказанная улика должна оборачиваться в пользу обвиняемого. А вы, Олег Митрофанович, простите меня, вели себя в отношении Алексея Алексеевича, как прокурор в отношении обвиняемого. Вы позволяете себе толковать происшествие под Ташкентом во вред Брянцеву и его теории. Почему? Чтобы утвердить свою точку зрения? Ведь других подтверждающих случаев нет? Ведь нет, товарищ Брянцев?