Разорванный круг - [10]

— Слушаю, — как ни в чем не бывало отозвался тот.

Выслушать ему пришлось гораздо больше, чем за все годы работы в подготовительном. Он выдержал до конца, скорее из любопытства, чем из уважения к главному, и потом сказал:

— Товарищ главный инженер, я не могу заставить рабочих делать то, что считаю неправильным и что они считают неправильным. И не забывайте: Салахетдинов — не придаток к механизму, а рабочий высшей категории. Он три года жизни отдал исследованиям, ему голову в любую сторону не повернешь. Его во всем убедить надо. А в данном случае еще сложнее — переубедить. Я не берусь. И вы зря взялись.

А утром произошло именно то, чего опасался Бушуев. Сразу после гудка к нему в кабинет ввалились все резиносмесильщики ночной смены. Даже сажу с лиц плохо отмыли — торопились. Появился сборщик шин Дима Ивановский, крепкий, жилистый паренек, всегда озабоченный, всегда сосредоточенный. Поисками антистарителя он не занимался, но был одним из инициаторов рождения рабочего института и вникал во все дела. Пришел Кристич, сухощавый, подвижной, с тонким нервным лицом, — главный закоперщик в резиносмесилке. Сегодня у него выходной, и выглядел он так, будто только что с рыбалки вызвали: в затрапезной телогрейке, в высоких сапогах. Видавшую виды ушанку примостил в уголке на сейфе, сам сел тоже в уголке, явно стесняясь своего вида. Был здесь и инженер Целин, один из авторов антистарителя. Бледный, словно из него всю кровь выпустили, он старался делать вид, будто происходящее его не волнует. Бушуев понял, что слух об отмене антистарителя разнесся с молниеносной быстротой.

И — началось. Рабочие говорили наперебой, делали разные предположения, тут же оспаривали их.

В разгар этой перепалки прозвенел междугородный звонок. Бушуев поднял трубку — Хлебников.

— С которого часа перешли на старую технологию? — спросил он.

Бушуев промычал что-то нечленораздельное.

— Не слышу. Не понял.

Главный инженер собрался с духом:

— Не переходили. И перейдем, когда вы лично, товарищ Хлебников, прилетите сюда и докажете нам, что наш состав резины хуже вашего.

К его удивлению, Хлебников не вспылил. Спокойно, терпеливо, словно несмышленому ученику, объяснил, что применение антистарителя отменено временно, что к этому вопросу вернутся, как только в институте испытают шины на ходимость в естественных условиях.

— Какая у вас норма пробега для испытательных машин в сутки? — спросил Бушуев.

— Пятьсот километров, — ответил Хлебников.

— Значит, на полгода езды. И еще полгода будете разводить научные дискуссии. А нам что же, выпускать незащищенную резину? Так?

В трубке долго ничего не было слышно. Потом Хлебников спросил деревянным голосом:

— Кто отказался выполнить распоряжение директора?

— Рабочие-исследователи в первую очередь. — Набрав полную грудь воздуха, словно собирался нырнуть в неизведанную глубину, Бушуев крикнул: — И ваш покорный слуга тоже!

В трубке что-то щелкнуло, очевидно, Хлебников бросил свою.

В кабинете долго молчали.

— Ну, теперь заварится каша… — Бушуев взялся за голову.

— Что ж, будем варить, пока не разварится, — философски заметил Салахетдинов и восторженно посмотрел на главного инженера — не ожидал от него такого крутого поворота.

Рабочие долго строили догадки о том, что произошло в Москве, какой ключ подобрали там к Алексею Алексеевичу, обычно стойкому, воюющему до конца, порассуждали и о том, подвели они директора или, наоборот, помогли ему, и гурьбой направились в помещение, отведенное для общественного института рабочих-исследователей, в ту самую комнату, которая была свидетельницей стольких споров, стольких горячих вспышек. Посовещались еще немного и пошли в цех поднимать настроение резиносмесильщикам.

Целин остался один — редкий случай в этой комнате, где постоянно толкутся исследователи, где последнее время не было отбоя от посланцев с многих заводов. Одни приезжали с намерением перенять опыт, другие — убедиться, что институт рабочих-исследователей — это просто шумовой номер, разрекламированное мероприятие и можно не отягчать себя излишними заботами, не затевать у себя столь хлопотливое дело.

А сейчас Целин сидел один, погруженный в невеселые думы. У него было такое ощущение, будто он висит на тонкой веревочке, вот-вот веревочка эта оборвется, и он рухнет, да так, что больше не сможет подняться. Многоопытный и много битый, он лучше всех понимал, в какое положение попал директор, распоряжение которого на заводе не выполняют.

Глава шестая

Изобретательством Целин заболел давно, в первые дни своей работы в Ленинграде на заводе «Красный треугольник». Молодого инженера направили в технический отдел, но, к неудовольствию начальства, он не стал копаться в бумагах, а целыми днями находился в цехах.

Еще в ту пору, когда он проходил производственную практику, родилась у него одна смелая мысль, но он боялся ее высказать, чтобы не засмеяли. Теперь же эта мысль окрепла.

В начале тридцатых годов автомобильные шины собирали по слоям на надутой резиновой камере, укрепленной на вращающемся кронштейне — «журавлике». Тяжелый, трудоемкий и очень примитивный способ. Подбирали для этой работы «дядьков» покрупнее ростом, медвежьей силы, каждый делал за смену три, три с половиной покрышки. Через десяток лет такой силач получал искривление позвоночника и вынужден был переходить на легкую работу.