Разорванная цепь - [13]

Да, Константин Львович уже не был таким, как раньше. Стал сдавать за последние три года. Стало шалить сердечко, все чаще появлялась одышка. Он уже не мог совершать таких же трудовых подвигов и таскать тяжелые ящики с урожаем, купил специально легкие пластиковые ящики, небольшого объема. Но именно такая тара позволяла ему обходиться пока что по саду без посторонней помощи.

Гостей на даче Константин Львович не принимал: только родственники приезжали, да из соседей заходили несколько человек, которые не раздражали отставного генерала. С годами он стал больше брюзжать и оказался совершенно нетерпимым к чужому мнению, воспринимая только свою точку зрения на мир. И с этой точки зрения его дача была его крепостью.

Вот и сейчас он вышел в сад. Не смотря на острые запахи весеннего утра, весна еще не вошла во все свои права. Еще не начали бродить соки по стволам рассаженных в шахматном порядке деревьев. Такой расклад делал ад еще и импровизированной изгородью, естественным образом защищающим дом и сад от нескромных взглядов случайных прохожих. Это ощущение свободы и одиночества, открытого пространства и отгороженности было тем самым комфортным состоянием, в котором отставному генералу жилось и думалось как можно более комфортно. И из его груди непроизвольно вырвалось:

— Господи! Как же хорошо тут мне дышится!

Глава восьмая Егорьевские разборки

Егорьевск. Переулок Чкалова, 23. Дача генерала Переделкина. 01 апреля 2010 года.

Утро начиналось как обычно: чай, булочка, сигара, обычные домашние хлопоты, а вот потом в размеренном графике генерала наметился первый сбой: к нему пожаловал гость. К Константину Львовичу пришел его старый егорьевский знакомый — майор ВВС отставке Петр Николаевич Порощиков. Петр Николаевич был пожилым, грузным и больным человеком. Даже вечный огонь страсти к жизни, обычно горевший в его карих глазах куда-то исчез, а глаза как-то незаметно поблекли, стали какого-то серовато-молочного цвета. На его длинном лице появились грустные вертикальные морщины, а худоба лица стала резко контрастировать с общей одутловатостью и грузной массивностью обширного тела. Он с трудом протиснулся на крыльцо, а вот в сам дом не входил — предпочитал ждать, когда хозяин выйдет и поприветствует его лично.

Надо сказать, что гость оторвал Переделкина от очень важной работы: тот солил рыбу. Константин Львович солил только морскую рыбу, накануне он побывал в московском гипермаркете и привез оттуда симпатичный кусок семги и мороженную мойву. С семгой все уже было ясно: она лежала на противне, посыпанная крупной солью и замотанная в фольгу, а вот с мойвой генерал только-только начал играться — мыл рыбу, отбрасывал некрасивую мелкую котам, то есть кошке Устинье, которая была у него на хозяйстве и занималась важнейшим делом — отловом мышей. А вот прошедшая фейс-контроль рыбка шла уже на засолку — смесь соли с сахаром уже ждала готовую рыбную массу.

Отставник любил приходы Петра Николаевича хотя бы за то, что этот человек и в свои семьдесят с крючком лет сохранил какую-то детскую наивность и способность удивляться самым обычным вещам, свойство души, которые стареющий генерал утратил добрых два десятка лет назад. Иногда Порощиков казался Константину Львовичу просто нестареющим ребенком, который может еще и покапризничать, да и сказать что-то обидное в сердцах. Конечно, генерал на майора не был в обиде: оба в отставке, оба на заслуженном пенсионе, что тут обижаться, если тебе и скажут пару неприятных слов по-стариковски.

— Чего стоишь-то на пороге, как невеста засватанная? — поприветствовал, выходя на порог, старик Переделкин гостя. Получилось не слишком вежливо, но в стиль их стариковских отношений укладывалось вполне. — Заходи в дом, я тут как раз заканчиваю рыбку солить. Заскакивай завтра, пробы снимать.

— Может, тут, на уличке, поговорим? Что-то мне седня тяжко дышится.

— Ну, добро, располагайся в беседке, я скоренько закончу и пожалую.

Последнее слово "пожалую" генерал употребил нарочно, чтобы подразнить гостя. Обычно Порощиков на фразу с этим словом хорохорился, затем становился на дыбки, словно боевой жеребец, в переносном смысле этого слова. Он тут же упрекал отставного генерала в барстве, объяснял роль офицерства в современной России, долго, на примерах, доказывал, что именно барство господ офицеров погубило Россию во время растреклятой революции. Переделкин немного возражал, потом признавал правоту собеседника, а потом уже шли стариковские споры, беседы, разговоры "за жизнь" без которых нельзя представить себе русского человека.

Но на этот раз отставной майор никак абсолютно не отреагировал на колкость генерала в отставке. Из чего следовало, что его гложут какие-то серьезные заботы, и пришел он к Переделкину не "про жисть" поболтать, а по делу поговорить. И разговор будет очень непростым. А по сему требовалось соление рыбы прекратить: все равно ничего толком не выйдет, если вместо рыбы он будет думать о том, с чем это его гость сегодня заявился в его Пенаты. Константин Львович аккуратно отмыл руки от рыбы и от соли, поставил на плиту видавший виды чайник со свистом, поболтал жестяной банкой, судя по звуку, заваривать еще было чего, после этого вышел к гостю с потрепанным подносом, на котором вольготно расположились две солидные чашки с яркой поповской росписью. Эти чашки генерал жаловал больше других.