Разоблачение Тисл Тейт - [49]

– Спокойной, Ли.

Тринадцать

Если Колтону и было любопытно, почему Мэриголд не приходила в потусторонний мир вот уже целую неделю, он не спрашивал. Просто по лицу его было видно, что он испытал облегчение, когда она нашла его в пурпурном бассейне, где он плавал от бортика к бортику, и удивился, когда она склонилась к воде, чтобы его поцеловать. Когда девушка отстранилась, Колтон улыбнулся.

– Кажется, кто-то тут соскучился, а?

Потом они отдыхали, соприкасаясь ногами, на искусственной голубой траве, окружавшей бассейн.

– Помнишь Финли? – спросил Колтон. – Моего соседа по комнате, который сказал тебе, что погиб на воде? Вчера была годовщина его пребывания здесь, и он просто как сквозь землю провалился. Через несколько месяцев моя годовщина, и…

Мэриголд повернулась к нему. Сердце колотилось в груди. Они столько всего не понимали в устройстве потустороннего мира. Шепотом распространялись слухи о том, что будет дальше: будто бы дети через год «поднимаются выше», хотя никто не знает, как это происходит и что означает это «выше».

Близость годовщины Колтона означала, что и мамина годовщина уже близка и что и ее поднимут «выше» по сравнению с тем местом, где она обитает сейчас.

– У меня никогда не получалось подняться на более высокие этажи, – сказала Мэриголд. – Может быть, мне туда и нельзя. Может быть, я больше никогда не увижу маму и потеряю ее навсегда.

ОТРЫВОК ИЗ «ЛИМОНАДНЫХ НЕБЕС»,

КНИГА 2: «МЕЖДУ ДВУХ МИРОВ»

На следующий день Эммы тоже нет дома. Но на этот раз она не просто на приеме у врача. Ей пришлось вернуться в больницу. Оливер дождался, пока я доберусь до их дома, чтобы мы могли посетить его сестру вместе.

– Что случилось? – спрашиваю я, сидя на пассажирском кресле его старого «Фольксвагена-Джетта».

Горячие ладони буквально прилипают к джинсам. Я так не хочу снова в больницу.

– Очередное обострение, – отвечает он, крепко сжав челюсти и глядя на дорогу прямо перед собой. – Может, ничего страшного, но я не знаю. Вероятно, ей понадобится операция. В данный момент лекарства – это только временное решение.

– Какая операция?

Нужно мне было поинтересоваться, обеспокоиться состоянием Эммы после первого своего визита, погуглить информацию о болезни Крона, чтобы разговаривать с Оливером свободно, не ощущая себя полным профаном. Эмма тогда прикинулась, что все хорошо, вот и я приняла правила ее игры.

– Я точно не знаю. Слышал, говорили про илеостомию, но это в худшем случае. Это когда в животе делают надрез и вынимают наружу подвздошную кишку. Образуется стома…

Он продолжает свой рассказ, но я с трудом слежу за ним, настолько далеки от меня все эти медицинские термины. Может так случиться, что Эмме понадобится специальный внешний мешок для сбора отходов пищеварения. Только это я вкратце и понимаю.

– Мне так жаль, – говорю я, когда он наконец замолкает. На этот раз я протягиваю руку и сжимаю его ладонь.

– Я рад, что ты рядом.

Оливер смотрит на меня и снова обращает взгляд на дорогу. Сегодня он еще более лохмат, чем обычно, неряшливые пряди убраны в подобие разваливающейся кички.

– С родителями трудно общаться в такие моменты. Они замыкаются в себе и удаляются в совершенно отдельный мир, в котором не существует никого, кроме Эммы и ее потребностей. Пошагово: первое, второе, третье. И это нормально, им и нужно думать только об Эмме, но иногда это так сложно: все время быть начеку, держать руку на пульсе и не иметь возможности поговорить с кем-то и о моих чувствах тоже. – Он весь сжимается и кривит рот в гримасе омерзения. – Фу, мерзость. Звучит, должно быть, очень эгоистично. Я худший человек на свете.

– Я тебя умоляю. По-моему, ты один из самых неэгоистичных людей из всех, кого я знаю. Если нужно, выпускай пар – ори матом, вдруг поможет. Я слышала, в сложных ситуациях такие выплески творят настоящие чудеса.

Оливер фыркает и почти начинает улыбаться.

– Знаешь такую старую группу, Blink-182? – спрашивает он и опускает стекло.

На улице холодно, и я обнимаю себя за плечи, когда в машину врывается ветер.

– С трудом припоминаю, – говорю я.

Мои знания ограничиваются тем, что мне знакомо название группы, и тем, что она была популярна десять или двадцать лет назад. Оливер откашливается и начинает выкрикивать невероятно длинную цепочку из отвратительных ругательств, нанизанных на какое-то жалкое подобие мелодии. По моим ощущениям, ругательств в ней больше, чем я произнесла за весь последний год.

– Ужасная песня! Прекрати! – визжу я, стараясь не выдать улыбки. – Это что, правда такая песня или ты все выдумал?

– Конечно, правда. – Он бросает на меня взгляд и улыбается, сверкая ямочкой на левой щеке. – Называется «Семейная встреча»! Погугли! Я ее почти ненавижу, но при этом типа люблю.

Я снова принимаюсь протестовать, но он начинает потихоньку смеяться, и мне тоже не удается сдержать хохота. Он долго тянет последнюю ноту, голос хрипит, лицо покраснело из-за того, что он выдавливает из легких последние остатки воздуха. Потом он снова поворачивается ко мне, все еще сияя. Его глаза блестят.

– Мне стало легче.

* * *

Мы проводим с Эммой каких-то пять минут – и ее увозят на обследование. Девочка молчалива. Даже слишком. Видеть ее такой спокойной тревожно, ведь она не реагирует, даже когда Оливер снова подкалывает ее насчет родителей Джона Сноу. Эмма должна бы буквально реветь от бешенства, но вместо этого она только грустно улыбается брату и качает головой.