Разными глазами - [2]

Слёзкин своей повестью говорит: никаких рецептов любви и семьи быть не может. Пришел новый мир, новые люди, и они по-новому и каждый по-своему будут любить и создавать семью.

Повесть оптимистична, жизнерадостна. От нее веет прочностью, уверенностью. Написана она легко и весело.

Особый интерес представляет письмо Валентина Медынцева, прототипом которого явно был Максимилиан Волошин (у него в течение нескольких месяцев гостил Слёзкин в 1925 году).

В повести «Разными глазами» Юрием Слёзкиным великолепно схвачены особенности языка нового времени — насыщенность современными словами, оборотами, техническими терминами, канцеляризмами. Блестящий, ярко индивидуальный язык, литературный и разговорный, и даже научные термины вплетены в него естественно, органично.

‹…›

Затравленный рапповской критикой, которая видит в нем чужака, сомнительного попутчика, Слёзкин все-таки продолжает работать. С конца 20-х его перестают печатать. Издательства отклоняют его рукописи. Из репертуаров театров исключаются его пьесы, более пяти лет не издают его книги.

Он вынужден обратиться, подобно многим другим писателям, с письмом к Сталину. Слёзкин подчеркивает, что все его творчество отдано родине, народу, что хочет быть полезен. Неизвестно, получил ли это письмо Сталин, но резонанс все же был. Писателя пригласили в ЦК, и через некоторое время рукопись первого тома эпопеи «Отречение», произведения, которое Слёзкин считал главным делом своей жизни, была принята к печати.

В эпопее автор хотел отразить эпоху, XX век со всеми его потрясениями.

‹…›

Над эпопеей Слёзкин работал до конца своей жизни. В суровые годы войны он увидел свой патриотический долг в том, чтобы выдвинуть на передний план третьего тома фигуру Брусилова. Некоторые главы романа печатались во время войны. Отдельной книгой роман «Брусилов» вышел в марте 1947 года. В нем реализовалось все, к чему стремился Слёзкин на протяжении писательской жизни,— слились воедино мысль, идейная ясность, художественное мастерство.

Разными глазами >(Короб писем)

Сознанье — вспышка молнии в ночи,

Черта аэролита в атмосфере,

Пролет сквозь пламя вздутого костра

Случайной птицы, вырванной из бури

И вновь нырнувшей в снежную метель.

М.  В о л о ш и н. Космос

I

Мария Васильевна Угрюмова — Николаю Васильевичу Тесьминову (записка, пересланная через прислугу)

Москва, 27 апреля

Бедный, бедный мой друг, пишу Вам наспех, в суете, среди раскрытых, уложенных чемоданов, и только несколько слов Вам вдогонку. Хочется еще раз ободрить Вас, сказать — берегите себя, свою душу, свою непутевую голову. Все еще как шальная после нашего свидания, все еще пытаюсь что-то досказать, вдолбить Вам. Понимаю, что тяжко, но здесь Вы из этой путаницы не выберетесь — уезжайте, уезжайте скорее. Издали всегда виднее. Я буду около Вас и даю Вам слово, охраню Ваш покой. Ведь Вам же обещан месяц в доме отдыха «Кириле». Там чудесно — Вы станете другим человеком, и она — Варя — многое поймет за этот месяц. Мы, женщины,— глупые, нас учит только время, а не слова. У Вас с Варей долгие годы общих страданий — это не забывается. Она упряма, но не зла и любит Вас по-своему. Оба вы виноваты. Уезжайте. А о Тане не бойтесь — она девочка, у нее все впереди, горе в молодости остро, но скоропроходяще. Будьте тверды — уезжайте. Я буду Вас ждать — «Ай-Джин» рядом с «Кириле».

Мария

II

Экономист, ученый-статистик Антон Герасимович Печеных — жене своей в Харьков

Дом отдыха «Кириле», 10 мая

Дорогуленька моя, дружечешечек мой, вот я и на санаторном положении. Приехал в «Кириле» ровно в 8 часов 27 минут вечера (посмотрел на часы, чтобы проверить скорость пробега автомобиля). Ехали мы от Севастополя ровно пять часов восемнадцать минут с заездом в Алупку, где скинули двух пассажиров — один в очках, весь в нарывах, страшно противно сморкался за моей спиною, что мешало мне спокойно любоваться красотами природы из боязни заразиться. Я хотя первый занял заднее место в Крымкурсо (так здесь называют автомобили), однако уступил даме (ты знаешь мою деликатность), а сам пересел к шоферу. Оказался человек непьющий, к моему удивлению, и очень сведущий. Я с его слов ознакомился с местными обычаями, впрочем, малоинтересными. Только одно досадно, из какой-то трубочки капало масло, я по близорукости сразу не заметил, потом вижу — на брюках, чуть ниже колена — два жирных пятна. Не знаешь ли, чем вывесть,— пришли, не забудь, рецепт.

Погода стояла прекрасная — двадцать три градуса по Реомюру ^{1} (сказал шофер), но только пыль, этакая мелкая, вроде муки, портила впечатление. Все же не упустил ничего интересного, точно сверяясь по путеводителю (купил в Севастополе, называется «Крым», очень любопытно составленный).

От Севастополя до «Кириле» по шоссе 71 верста. Стоит 10 рублей с пассажира. На пароходе дешевле, но при слабости моего здоровья побоялся качки, а еще нужно взять в расчет время ожидания от прибытия поезда до отхода парохода,— оно бы и вышло одно на одно, считая с обедом и лишними носильщиками. А к тому же виды! Мне еще в вагоне рассказывали — прямо не поверишь!

Только сначала мне не понравилось — город, по Гоголевской улице судя,— неудобный, а по выходе на шоссе — каменистая однообразность (так и в путеводителе сказано). На третьей версте влево от шоссе, близ города Сапун, виднеется английское кладбище — на нем много зелени. За шестой верстой справа недалеко от шоссе видно французское кладбище — на нем много зелени. Здесь погребено около 90 000 человек (по путеводителю). Но с 21-й версты я уже понял восторг, даже сзади — в очках — перестал сморкаться. Совершенно исключительное зрелище! — представь себе голубое небо, автомобиль несется вниз, а по сторонам ущелье, совершенно как мы видели с тобой в «Демоне». Все в лесах. Я только торопился протирать пенсне. За ущельем открывается «Кучук-Мускомская долина». Тут мы стали подниматься, а потом на холостом ходу (так называет шофер, когда машина идет с выключенным радиатором) спустились в Байдарскую долину.