Разнотравье - [103]
— Там мой папа работает, — сказала Аленка.
Ей никто не ответил.
— Хотите семечек? — стараясь задобрить Димитрия Прокофьевича, предложила она.
Гулько не ответил.
— Крупные семечки, — сказала Аленка, надламывая ломоть корзинки. — Тетя Василиса, надо?
— Молчи уж, — проворчала Василиса Петровна.
Предложить семечек молчаливой девушке Аленка побоялась и стала снова глядеть на дальние огоньки, блестящие, как драгоценные камни. Она смотрела, как они блестят и тухнут, исчезают один за другим как-то сразу, будто перегорают электрические лампочки. И с каждым исчезающим огоньком словно что-то обрывалось в душе Аленки.
Вот потух и последний огонек; оборвалась последняя ниточка, соединявшая Аленку с папой, с мамой, с совхозом; и осталась только пустая степь, и два крыла темноты по бокам машины, и сухой шелест колес, и луна на небе.
Дорога, черная полоса которой угадывалась между жнивьем, стала раздвигаться, расползаться шире и шире и наконец стала такой широкой, что пропала вовсе.
И машина уже не ехала по земле, а плыла, покачиваясь, по воздуху, и колеса ее бессильно вращались в разные стороны…
— Ты что же это, умная твоя голова? — послышался гневный голос Гулько. — Дорогу потерял?
— Я ее не терял, — возразил Толя. — Она сама кончилась. Степь да степь кругом.
Аленка открыла глаза.
Луна потускнела, и небесный обруч исчез.
Вокруг тянулась плоская, унылая степь, дикая, потрескавшаяся земля, покрытая прошлогодней тырсой, солеными лишаями и черными пятнами недавнего пала, рассыпчатые горки, нарытые сусликами, островки полыни и ковыля и еще той самой травки, с которой Аленка любила сдергивать султанчик и загадывать, что останется в щепотке — петушок или курочка.
Машина стояла. Из кабинки доносился спокойный голос Насти:
— Да ты что со мной делаешь? — заговорил Гулько, поднимаясь и застегиваясь на все пуговицы. — Ты что — первый раз едешь?
— А то не первый. Конечно, первый.
Гулько остолбенел.
— Ой, лихо, батюшки! — ахнула Василиса Петровна.
— Так что же ты… как же ты за баранку сел? — обрел наконец дар слова Гулько. — Как же ты сел на ответственный рейс, умная твоя голова?.. Почему не доложил, что пути не знаешь?
— А вы спрашивали? Только и слыхать от вас: давай-давай, быстрей да на цыпочках.
— Ты мою кандидатуру не обсуждай. Ясно?
— Я не обсуждаю, — сказал Толя. — Вот и получилось — на цыпочках…
— Да ты хоть сознаешь, что ты наделал? Ты понимаешь, какой ты мне рейс сорвал?
— Надо как-нибудь доехать до Кара-Тау, — робко посоветовала девушка с приемником. — Там районный центр. Там знают дорогу.
— Я и сам знаю — Кара-Тау, — горько усмехнулся Толя. — А где он, Кара-Тау?
— Туда надо ехать по столбам. По телеграфным столбам.
— А где столбы?
— Может, он знает? — Василиса Петровна кивнула на спящего парня.
Принялись будить парня. Будили его самыми разными способами, но он не просыпался. Даже тогда, когда его посадили и прислонили спиной к борту, лицо его было крепко-накрепко запаяно сном.
Рассердившись, Толя сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул.
Не открывая глаз, парень поковырял в ухе.
— Ну вот, — сказал Гулько. — Называется водитель. Человека разбудить не можешь.
— Сейчас я ему устрою вакуум, — проговорил Толя и сдавил парню ноздри.
Парень захлебнулся, вздрогнул и не успел еще открыть глаза, как на него накинулись с вопросами и Гулько, и Толя, и Василиса Петровна.
Он смотрел на них мутными, как у новорожденного, глазами и ничего не понимал.
Взгляд его остановился на Аленке.
Он улыбнулся и спросил:
— В каком ухе звенит?
— В левом, — сказала Аленка.
— Верно. В левом…
Просыпался он медленно, со смаком, сладко потягиваясь и хрустя суставами, как спелый арбуз. Потом присел перед Аленкой и, шевеля лопатками, попросил:
— Ну-ка, дочка, пошуруй на спине — соломка кусает. Вытащи.
— Ты в Арык ездил? — спросил его Толя.
— Чего ты орешь? Я не глухой. Конечно, ездил.
— До самого Арыка? — спросил Гулько.
— А как же! Жену на станцию кто вез? Я или не я?
— Дорогу знаешь? — спросила Василиса Петровна.
— Конечно.
— Как фамилия? — спросил Гулько.
— Ревун Степан.
— Садись в кабину. Будешь дорогу показывать.
— А что? Сбились? — встрепенулся Степан.
Общее молчание подтвердило его догадку.
— Э-э-э! — протянул он, безнадежно оглядывая пустынную степь. — Плохо дело. Тут, ребята, можно год кружить — живую душу не встретишь. Мы тогда по столбам ехали и то заплутали… Ладно, у шофера трубка была, срезанная от телефона. Он ее где-то срезал, у какого-то бюрократа… Провода на провода закинет и едет по разговорам. А ночью по звездам ехали. По Северной Медведице. У тебя хоть компас есть? — спросил он Толю.
— Еще, может, астролябию с собой возить? — взорвался Толя. — Тоже мне клиент! Насела полная машина людей, а куда ехать — не знают. Посылают машину за полтыщи километров, а дорогу не обеспечивают. Комедия! А ведь в Кара-Тау дорожный отдел есть, инженеры сидят. Если не способны дорогу уделать, поставили бы на крайний случай палку, хоть бы палкой оправдали свою зарплату… Куда это годится? Едешь, едешь и обратно в совхоз заедешь…
Пассажиры слушали Толю молча, пристыженно, словно все работали в дорожном отделе. Только Аленке стало весело оттого, что она нечаянно-негаданно может снова очутиться возле папы и мамы.
Семь повестей Сергея Антонова, объединенных в сборнике, — «Лена», «Поддубенские частушки», «Дело было в Пенькове», «Тетя Луша», «Аленка», «Петрович» и «Разорванный рубль», — представляют собой как бы отдельные главы единого повествования о жизни сельской молодежи, начиная от первых послевоенных лет до нашего времени. Для настоящего издания повести заново выправлены автором.
Семь повестей Сергея Антонова, объединенных в сборнике, — «Лена», «Поддубенские частушки», «Дело было в Пенькове», «Тетя Луша», «Аленка», «Петрович» и «Разорванный рубль», — представляют собой как бы отдельные главы единого повествования о жизни сельской молодежи, начиная от первых послевоенных лет до нашего времени. Для настоящего издания повести заново выправлены автором.
Семь повестей Сергея Антонова, объединенных в сборнике, — «Лена», «Поддубенские частушки», «Дело было в Пенькове», «Тетя Луша», «Аленка», «Петрович» и «Разорванный рубль», — представляют собой как бы отдельные главы единого повествования о жизни сельской молодежи, начиная от первых послевоенных лет до нашего времени. Для настоящего издания повести заново выправлены автором.
Семь повестей Сергея Антонова, объединенных в сборнике, — «Лена», «Поддубенские частушки», «Дело было в Пенькове», «Тетя Луша», «Аленка», «Петрович» и «Разорванный рубль», — представляют собой как бы отдельные главы единого повествования о жизни сельской молодежи, начиная от первых послевоенных лет до нашего времени. Для настоящего издания повести заново выправлены автором.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Семь повестей Сергея Антонова, объединенных в сборнике, — «Лена», «Поддубенские частушки», «Дело было в Пенькове», «Тетя Луша», «Аленка», «Петрович» и «Разорванный рубль», — представляют собой как бы отдельные главы единого повествования о жизни сельской молодежи, начиная от первых послевоенных лет до нашего времени. Для настоящего издания повести заново выправлены автором.
В первую книгу киргизского писателя, выходящую на русском языке, включены три повести. «Сказание о Чу» и «После ливня» составляют своего рода дилогию, посвященную современной Киргизии, сюжеты их связаны судьбой одного героя — молодого художника. Повесть «Новый родственник», удостоенная литературной премии комсомола Киргизии, переносит нас в послевоенное киргизское село, где разворачивается драматическая история любви.
Тевье Ген — известный еврейский писатель. Его сборник «Наши времена» состоит из одноименного романа «Наши времена», ранее опубликованного под названием «Стальной ручей». В настоящем издании роман дополнен новой частью, завершающей это многоплановое произведение. В сборник вошли две повести — «Срочная телеграмма» и «Родственники», а также ряд рассказов, посвященных, как и все его творчество, нашим современникам.
Бурятский писатель с любовью рассказывает о родном крае, его людях, прошлом и настоящем Бурятии, поднимая важные моральные и экономические проблемы, встающие перед его земляками сегодня.
Новый роман-трилогия «Любовь и память» посвящен студентам и преподавателям университета, героически сражавшимся на фронтах Великой Отечественной войны и участвовавшим в мирном созидательном труде. Роман во многом автобиографичен, написан достоверно и поэтично.
Нынче уже не секрет — трагедии случались не только в далеких тридцатых годах, запомнившихся жестокими репрессиями, они были и значительно позже — в шестидесятых, семидесятых… О том, как непросто складывались судьбы многих героев, живших и работавших именно в это время, обозначенное в народе «застойным», и рассказывается в книге «В полдень, на Белых прудах». Но романы донецкого писателя В. Логачева не только о жизненных перипетиях, они еще воспринимаются и как призыв к добру, терпимости, разуму, к нравственному очищению человека. Читатель встретится как со знакомыми героями по «Излукам», так и с новыми персонажами.
Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!