Разноцветные “белые вороны” - [67]

Мы воздействовали и непосредственно на Гришу, давая ему через театральные этюды «хозяин — собака» понять (а понимал он все прекрасно, так как мальчиком был смышленым), что демонстративность прежде всего смешна.

Интересная деталь: в своей анкете на вопрос «О чем ты мечтаешь?» он ответил лаконично — «О власти». Так вот, ставя собаку (символическое alter ego ребенка) в разные нелепые ситуации, вызванные демонстративностыо ее поведения, мы старались внушить Грише, что невозможно управлять людьми, если постоянно себя им противопоставляешь и своевольничаешь.

Бывают и не столь прозрачные ситуации. У Валентина Г. в семье вроде бы все обстояло благополучно. Любящая мать, преданный, заботливый отец и сестра–погодок, с которой у Вали были вполне дружеские, доверительные отношения. И мы вслед за матерью какое–то время недоумевали, почему в такой замечательной семье мальчишка вытворяет бог знает что: прогуливает уроки, дерзит учителям, устраивает хулиганские выходки и, главное, все делает только наперекор. Даже если родители предлагали ему что–то заведомо любимое, приятное, давно желанное, он непременно отказывался, и не просто отказывался, а… Скажем, семья собиралась на зимние каникулы в Новгород. Поездка планировалась заранее, к ней долго готовились, и вот — завтра отъезд. Чуть ли не перед отходом поезда Валя заявляет, что в Новгород он не поедет, а желает ехать к родственникам в Калугу. И настаивает–таки на своем!

Правда, на наших занятиях ничего подобного не происходило. И если бы не заметные глазные тики, у нас бы к Вале не было претензий. Да, видно было, что мальчик самолюбив, не прочь покрасоваться, блеснуть, но это ничего общего не имело с той картиной, которую, не жалея красок и не без литературного мастерства живописала мама в своих еженедельных отчетах.

Не случись история с женскими гигиеническими пакетами, мы бы еще долго пребывали в недоумении. К счастью, она произошла не на исходе, а в середине лечебного цикла, и мама не замедлила нам об этом сообщить.

Двенадцатилетний Валя несколько дней донимал ее расспросами о гигиенических пакетах: что это такое, для чего предназначено? И все «на голубом глазу»! Мать краснела, бледнела, покрывалась испариной и, наконец, сдавшись, объяснила все как есть. Она искренне считала, что он спрашивает, потому что не знает (это в двенадцать–то лет, да еще при такой заботливой рекламе!).

Насторожившись, мы уже другими глазами взглянули на семейную идиллию. И увидели, что отец, добрый, положительный, хозяйственный, совершенно по темпераменту не соответствует своей пылкой жене, которая, как лермонтовский парус, все время «просит бури». И даже не просит, а как будто нарывается. Валя (как это ни удивительно, если вспомнить ее жалобы) и оказался той самой «бурей», в которой она и обретала парадоксальный покой.

Он оказался достойным партнером, достойным соперником. Тут, что называется, нашла коса на камень. Самолюбивый и самостоятельный Валя не желал подчиняться авторитарной матери. Ее такое неподчинение бесило. Но все это было на уровне сознания. Бессознательная картина была прямо противоположной. Своим вызывающим поведением Валя бесперебойно поставлял матери, которую безусловно любил, острые ощущения, которых она жаждала. Он был неиссякаемым живительным источником. Для Вали же эти бесконечные выяснения отношений тоже имели скрытый от сознания смысл. Личность достаточно яркая и сильная, он безотчетно претендовал на роль взрослого мужчины. Тем более, что свято место — волевого, сильного, бесстрашного отца — было пусто. И Валя, разумеется психологически, пытался его занять. Но средства при этом использовал детские. (А какие же еще мог использовать ребенок?) В общем, мы имели дело с самым настоящим, хотя и неявным, психологическим браком.

И в Гришином, и в Валином, и во множестве подобных случаев основные усилия следовало направить на работу с родителями. Корректировка поведения детей происходила лишь «постольку–поскольку» — чтобы поскорее убрать тяжелый для окружающих поведенческий фон. Говоря по правде, поведение детей улучшилось бы в любом случае, ибо являлось производным от неправильного отношения к ним родителей. Хотя, как правило, дети, склонные к демонстративности, болезненно самолюбивы, поэтому нужно помочь им обрести ормальный способ самоутверждения. На наших занятиях сделать это легко — они оказываются великими артистами; но важно позаботиться и о будущем.

Давать таким детям эподы на демонстративность, конечно, можно, но в этом нет особой нужды. Подобные этюды необходимы в других случаях: когда человек не осознает, что демонстративность нелепа, смешна, уродлива, что она производит на окружающих отталкивающее впечатление. (Невротики–то как раз в глубине души это осознают, хотя далеко не всегда признаются.) Такое «несознательное» отношение к собственной демонстративности можно наблюдать при истерической психопатии и некоторых формах шизофрении. Ведя себя вычурно, шизофреник или истерик вовсе не считает, что делает что–то не должное. Напротив, ему кажется, что благодаря этому он становится более привлекательным интересным.