Разноцветные “белые вороны” - [66]

Хочется подчеркнуть, что это именно тенденция, а не фатально неизбежная динамика, но лучше обращать внимание на такую тенденцию вовремя и принимать соответствующие меры.

Естественно задать вопрос: может ли демонстративность быть патологической доминантой личности? Ответить непросто. И да, и нет. Как и упрямство, демонстративность скорее сопутствующий поведенческий признак, но он может стать таким ярким, таким выпирающим, что заслонит основной. Бывает же, когда видишь женщину, в одежде которой есть какой–то яркий, кричащего цвета или формы аксессуар, уже не замечаешь основу ее одежды — пальто. Только и думаешь: «Кто там, в малиновом берете?»

Но в строгом смысле слова патологической доминантой демонстративность у невротиков не бывает никогда. Во всяком случае, мы с этим не сталкивались. Хотя демонстративных детей видим практически в каждой группе.

Что полезно знать о демонстративности? Во–первых, то, что это парадоксальное проявление застенчивости. Интересно, что сначала такие дети кажутся вполне раскованными, даже развязными. Мысль об их застенчивости и в голову не приходит. И. на первом этапе лечения они успешно справляются с требованием показать на ширме театральный этюд. Но надо видеть, что с ними творится на втором этапе, когда надо участвовать в спектакле и они знают, что впереди премьера, сцена, зрители! Вдруг они делаются страшно скованньми, даже деревянными. В буквальном смысле слова не похожими на себя.

Обычно стеснительность, смущение выражаются в желании спрятаться, скрыться, стать невидимым. Тут же наоборот. Человек не прячется, а всячески выставляет себя напоказ, причем со знаком «минус». В чем же здесь дело?

Вероятнее всего, такое поведение соответствует шекспировской формуле «Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть». При заниженной самооценке застенчивый человек нередко пребывает в ошибочной уверенности, что на него обращено всеобщее внимание, причем внимание отнюдь не одобрительное: его осуждаю», презирают, над ним смеются.

«Ах, так?! — думает он, — Так лучше я сам буду вызывать ваше негодование, презрение, смех».

И начинает провоцировать у окружающих отрицательные эмоции, которые он, по его убеждению, все равно непроизвольно вызывает. То есть он начинает как бы дирижировать «вселенской неприязнью по отношению к себе», ограждая тем самым свое самолюбие от неожиданных травм. Теперь ему заранее якобы известно, чего ждать в тот или иной момент, и такое волевое вмешательство проливает капли бальзама на его бесчисленные душевные раны.

Во–вторых, демонстративность бывает сопряжена с неутоленной жаждой лидерства. Вернее, не утоленной нормальным путем. Кстати, именно здесь, пожалуй, следует искать кардинальное отличие демонстративных детей от просто застенчи–вых. Этот момент нельзя недооценивать. Во многих случаях, когда такой ребенок обретает «здоровое» поле для самоутверждения, его демонстративность сглаживается или исчезает вовсе.

И, наконец, третье обстоятельство, которое важно учитывать. Одним из существеннейших, а порой самым существенным источником демонстративности является тот или иной порок в семейных отношениях. И на этом, пожалуй, стоит остановиться.

Иногда сложности в семье сразу бросаются в глаза. Скажем, в истории с Гришей Е. многое было понятно с самого начала: мать не скрывала от нас, что у мальчика очень тяжелые отношения с отчимом. У отчима в первом браке был сын, которого он обожал и которого постоянно сравнивал с пасынком. Отнюдь не в пользу последнего. Ситуация вполне понятная, вот только что со всем этим делать? Отчим охотно признавал свои ошибки, но заявлял, что измениться не в состоянии. А Гриша обладал совсем не ангельским характером и не соглашался на роль жертвы. Поведение его было не просто демонстративным, а вызывающим. Придя в гости, он, одиннадцатилетний школьник, мог закатить скандал или полвечера ныть, видя, что всем очень весело, и требовать немедленно увести его домой. Дома же с ним вообще не было сладу. Он буквально изводил взрослых сварливостью, вечными придирками, доходящими до откровенных издевательств, и стремлением всегда все сделать наперекор. Даже его жадность была демонстративной до карикатурности. И он ее нисколько не стыдился, а наоборот — неустанно подчеркивал.

— А я жадюга! — с вызовом провозглашал он на наших занятиях, не стыдясь ни детей, ни взрослых.

— Дядя Витя (отчим) - мой злейший враг, — заявил Гриша, сверля глазами мать.

Что касается матери, то она, как обычно и бывает в таких случаях, металась меж двух огней, была совершенно растеряна, измучена и даже приблизительно не представляла себе, как быть.

Повозиться нам с Гришей пришлось изрядно. Поняв, что на «перековку» отчима надежды нет, мы все силы бросили на гармонизацию взаимоотношений сына с матерью. Прежде всего она должна была решить очень нелегкую задачу: переориентировать свое внимание с негативных проявлений сына (которых было великое множество!) на позитивные (которых было с гулькин нос). И сделать все возможное, чтобы возвысить Гришу и в собственных глазах, и в глазах окружающих. С окружающими тоже было непросто, потому что в среде друзей и знакомых за Гришей уже укрепилась дурная репутация.