Разница в возрасте - [13]

— Как кто, хозяйка.

— А где она сейчас?

— В городе, в Устье живёт… А вы что, будете покупать? — женщина смотрела недоверчиво.

— Надеюсь, она недорого возьмёт? — вопросом на вопрос ответил Рогожин. — Вы не в курсе сколько, и в каких деньгах?

Деловые расспросы растопили лёд недоверия, женщина несколько растерялась:

— Я даже не знаю… вы уж сами у неё спросите, но, наверное, недорого, сейчас ведь покупателя днём с огнём не сыщешь. Но тенге, зверобаксы эти не возьмёт, это точно, лучше в долларах.

— Ну, а рубли российские как? — решил проверить авторитет российской валюты Рогожин.

— Ой… не знаю, вы уж сами с ней договоритесь. Вот я вам адрес дам, если хотите. Могу и дом показать, она ключи мне оставила.

— А хозяйку-то как зовут? — Рогожин внутренне весь напрягся, хотя внешне оставался совершенно бесстрастным.

— Мезенцева Екатерина Степановна.

— Хорошо, давайте адрес.

Он долго не решался войти в этот пятиэтажный дом, двор которого был заставлен старыми ржавеющими легковушками, а детская площадка превращена в свалку. Рогожин помнил эти дворы совсем другими, здесь устраивались конкурсы снежной скульптуры, заливались ледовые площадки, где пацаны гоняли шайбу, мечтая попасть в основной состав местной хоккейной команды «Устинки», а девчонки грезили лаврами чемпионок фигуристок… Как давно это было, где и чем сейчас занимались те уже выросшие мальчики и девочки? Не до хоккея и не до фигурного катания стало городу, некогда так удачно лавировавшему между Москвой и Алма-Атой.

Чего он ждал от этой встречи? Неужто, просто любопытство: как сложилась судьба той, что когда-то его отвергла, а потом явно жалела об этом? А сейчас… по-прежнему жалеет? Так или иначе, но что-то толкало его… В то же время, что-то и сдерживало: в качестве кого он заявится, что скажет? Ведь у неё уже взрослый сын, скорее всего новая семья. Будь Рогожин занят… но наступавшим вечером делать было нечего и ноги опять понесли его… по указанному адресу.

— Могу я видеть Екатерину Степановну, — чуть заметная дрожь в голосе выдавала волнение. Наверное, оно же обозначилось и на лице Рогожина, но полумрак лестничной площадки скрывал это.

— А вы кто… по какому вопросу? — нервной скороговоркой донёсся голос парня, не снимавшего цепочки с едва приоткрытой двери.

— Что?… Да нет, я … — Рогожин не знал, как представиться, и если бы дверь перед ним захлопнулась, он бы не решился позвонить ещё раз. Возможно, парень так бы и сделал, но тут к двери подошёл ещё кто-то, шумно шлёпая тапочками, и он услышал её голос… Конечно, голос несколько изменился, но это была она.

— Кто там? — спросила она сына.

— Не знаю, тебя спрашивают… мужик какой-то… надоели уже эти твои жалобщики.

— Ладно, отойди… Вам кого?

— Екатерина Степановна?

— Да, это я.

— Извините я…

— Кто вы и по какому вопросу?

— Я… Я Владимир… Рогожин.

Длившееся несколько секунд молчание показались ему вечностью. Чувствуя, что в него всматриваются, он невольно снял шапку и провёл рукой по вдруг повлажневшему лбу и поредевшим с лёгкой сединой волосам. Цепочка, звякнув, упала и дверь распахнулась.

Неосознанное желание вернуть мгновения того летнего вечера 75-го, даже зная метаморфозу произошедшую уже к 81-му… вот что незримым магнитом тянуло его сюда, в эту квартиру и всё, что он делал, вроде бы и не думая об этом: пробивал командировку, убеждал шефа… ездил в Захарово — всё это в конце концов делалось только ради этого.

Время обошлось с ней сурово. Впрочем, наверное, так показалось ему, ведь в сознании ярко отпечатался её образ того вечера. Возможно, для почти сорокалетней женщины она смотрелась не так уж плохо, но ему она казалась чрезмерно обрюзгшей, говорящей хриплым, как бы прокуренным голосом. В ней, казалось, нельзя было уловить ни единой черты той Кати. Он видел сгустки тёмно-синих вен на толстых ногах, шерстяные носки и шлёпанцы, а в памяти всплывали полные, но чудной формы икры, плавно переходящие в тонкие лодыжки и небольшие ступни в белых босоножках. Он видел сухие неопределённого цвета космы, а в сознании — она то и дело подносит руку к густым тёмным волосам, взбитым в высокую причёску… Он видел одутловатое, красноватое лицо, а сознание — тугие щёчки цвета спелого яблока. В ней даже не осталось бабьей рабочей мощи 81-го года… Она не ждала гостей, тем более такого гостя, и предстала в самом неприглядном виде, не успев даже переодеть повседневный халат.

Екатерина Степановна выглядела растерянной, суетливо пригласила в комнату, но там стоял настоящий бедлам: посередине на письменном столе возвышалась пишущая машинка, а кругом набросаны листы бумаги, газеты, обиходные предметы. Дверь во вторую комнату была плотно закрыта, но пару раз чуть приоткрывалась, — видимо сын подсматривал.

— Извините, здесь у нас беспорядок, пойдёмте лучше на кухню.

Стандартная советская кухня, не более пяти «квадратов», тоже не являла собой образец зажиточности и порядка, хоть здесь было достаточно чисто. Она захлопотала у газовой плиты, а он, присев на старый, облезлый табурет, по-прежнему не знал как себя вести, что говорить. Первой преодолела неловкость она:

— Вы, наверное, проездом?