Размышляя о Брюсе Кеннеди - [30]

На экране тысячи пингвинов расположились на скалах, но в воде затаилась опасность. И в тот миг, когда косатка подбросила пингвина на несколько метров в воздух, в дверь постучали.

— Хорошо, — произнесла она по-испански, потому что заранее обдумала эту фразу и следующую тоже. — Поставьте у двери.

Секунду-другую было тихо.

— Сеньора? — Она узнала голос Хуана.

— Я не одета, — ответила она.

По-испански это прозвучало все же иначе, чем ей хотелось, — разница была едва заметной, как между «неодетый» и «без одежды», — и впервые с тех пор, как охранник на парковке кончиком мизинца размазывал по ее колену табачную жижу, она почувствовала где-то на затылке зарождающуюся волну жара, с молниеносной быстротой разливающуюся снизу вверх, с подбородка на щеки.

— Я только что из душа, — проговорила она. И это тоже прозвучало иначе, скорее «я выхожу из душа».

— С вами все в порядке, сеньора? — спросил Хуан. — Вы не заболели?

Она прикрыла глаза, немного подумала, ей так не хотелось отвечать, ведь вполне возможно, что вернулась в душ и уже не слышала вопроса.

— Я не заболела. Просто очень устала.

Он пожелал ей доброго здоровья, потом она услышала его удаляющиеся шаги по коридору. Подождала еще с четверть часа и тогда только приоткрыла дверь. На подносе возле двери стояла тарелка с jamon serrano, бутылка вина с наполовину вынутой пробкой и корзиночка с багетом.

Она сидя устроилась на кровати, поставила поднос себе на ноги, налила вина. Достала мобильник.

Занято. Она нажала кнопку дозвона, однако и после пяти повторов не смогла соединиться. Тем временем на канале «Нэшнл джиографик» на фоне снежного ландшафта лисица раскапывала кроличью нору, а два лисенка стояли рядом, учились уму-разуму.

— Твою мать! — вырвалось у Мириам, когда после шестого и седьмого повтора слышались все те же назойливые короткие гудки. — Кончай болтовню!

А лисятам уже преподносили урок в преследовании полупридушенного мамашей-лисой белого кролика. Им явно нравилось это занятие, передними лапками они опрокидывали кролика и нежно так засовывали свои мордочки в его белый пух. Мириам порой смотрела с детьми программы, где животные пожирали друг друга. Обычно одно из них вызывало бо́льшую «жалость», да и всегда с самого начала было понятно, какое существо надо жалеть: вот два льва раздирают надвое детеныша газели, а вот крокодил утаскивает за голову нагнувшегося на водопое к воде детеныша антилопы гну. Но здесь-то? Какими «лапочками» смотрятся лисята с их пушистой серовато-желтой шубкой на фоне кролика, который, несмотря на роль жертвы, производит впечатление неуклюжей и весьма тупой твари.

— Алло? — В ухо внезапно ворвался голос Бена.

— Бен! Господи! — Мириам вовсе не хотелось рассказывать ему, сколько времени ей потребовалось, чтобы наконец дозвониться, но отступать было некуда.

— Мириам, что случилось?

— Ничего, Бен. Совсем ничего. Но, боже ты мой, с кем ты там так долго трепался? С ума сойти!

На другом конце линии возникла короткая пауза, потом он сказал:

— С Ролфом. Разве я долго говорил?

Ролф Ломан был продюсером его «Навсегда девочка».

— Ну ладно, давай ребят.

Опять тишина.

— Они уже спят, — сказал он.

Мириам бросила взгляд на часы в телевизоре. Лисята успели подрасти, уже не были прежними «лапочками». Теперь они сами, без помощи мамаши, искали добычу в бесконечных снегах.

— Да, но ведь еще восьми нет!

Она почувствовала, как заколотилось сердце и в колене, вторя ударам сердца, что-то застучало, тяжело и глухо, как мотор под палубой.

— Они весь день играли на улице. — И Бен еще раз назвал людей, которых попросил присмотреть за Алексом и Сарой, но она снова не смогла их припомнить. — Они жутко устали.

Кончиками пальцев Мириам прикоснулась к ране. Она не смотрела, но почувствовала жесткую, шершавую корку и еще что-то влажное.

— Ты знаешь, мне еще надо поработать. Да ты и вполовину понятия не имеешь, сколько всего надо сделать в последний момент перед премьерой… Они водили детей на игровую площадку или куда-то в этом роде.

Вот ведь зараза, он их специально пораньше отправил спать, просто отделался от них. Не желает, видите ли, чтобы кто-нибудь был рядом, когда он «работает». Ну да! Трепаться по телефону — вот его «работа».

Да ты и вполовину понятия не имеешь… Да это, черт побери, прямое оскорбление! Если кто и знал «половину» того, что надо сделать, так это она. И как никому другому ей были известны симптомы. В последние дни перед премьерой на Бернарда Венгера нападал парализующий страх, что все им сделанное — пустышка. И скоро всяк убедится собственными глазами, что созданное им — никчемный уродец, а сам он — жалкий неудачник.

На этом этапе каждого, с кем ему доводилось говорить, он заверял, что никогда более («никогда более!») не станет снимать фильмы. Но, вместо того чтобы проанализировать на предмет возможного сбоя весь процесс от возникновения идеи до конечного продукта, он норовил замазать свою неуверенность, названивая десяткам людей с просьбой «по-честному» рассказать об их впечатлениях. Не раз Мириам накануне премьер мужа, лежа в гостиной на диване, слышала, как он в кабинете начинает обзвон. Она делала вид, что занята чтением или смотрит телевизор, но на самом деле она приглушала звук, чтобы слышать все, о чем говорилось по телефону.