Размышления о жизни и счастье - [20]

Прошло около двух лет, Саша женился. И что же?

Женился на кассирше универмага, женщине на двенадцать лет старше себя, с ребенком. О любви там не было и речи, но Саше надо было одеться, в чем она ему активно помогала. Опытная кассирша была неплохим психологом, чувствовала, кто из покупателей не станет пересчитывать сдачу. Помогали и торговые связи. Вскоре Саша имел три костюма, несколько пар обуви и полный «джентльменский» набор мелочей.

К тому времени в доме были уже постоянные скандалы. Ни уважения к жене, ни любви к ребенку Саша не испытывал. Гаденькая задача Саши была выполнена, и в ссорах супруги не раз кричали об этом. Кричали, но не разводились. Эта тоскливая семья скрипит уже двадцать лет.

Саша старается не вспоминать мой прогноз, а я не знаю, как мне удалось угадать его жизнь столь точно.

Подобные примеры стали повторяться. Я уже не рисковал предупреждать людей, прогнозировал про себя и наблюдал. Постепенно это вошло в привычку.

Особенно отчетливо природа записывает судьбу на лицах молодых и стариков. От этого ощущения бывает даже тоскливо и стыдно, словно я являюсь невольным свидетелем чужих интимностей.

Жить мне стало совсем не просто. Понимаю, что все счастливыми быть не могут — ни бытовые противоречия, ни кровавые драки на земле никогда не кончатся. Но как же жалко маленького, слепого человека! Как хочется ему помочь обрести счастье. Что же в этом неэтичного? Разве только одно — кажущаяся нескромность подобного желания.

Но разве мы не желаем счастья своим близким? Разве мировая литература не занимается тем же самым? Разве не пытается она объяснить человеку причины его несчастий?

Правда, от этого мало толку. Ни Шекспир, ни Толстой не сделали ни одного человека счастливым. Поманивший пальцем парень или улыбнувшаяся девушка посильнее любого Шекспира. Тут начинается свой театр — трагикомедия реальной жизни. В нем смех и слезы, ревность и примирения, боль и кровь — все смешано воедино. В безумной мешанине жизни советы со стороны — лишь помеха, от них отмахиваются. В постели читать Шекспира неинтересно, там лучше испытывать его страсти. А разбираться будем потом, когда придет старость. Если, конечно, хватит сил и ума. А если и не разберемся — ну что ж? Пошумели, покуролесили. Работали, делали детей, растили внуков… Были ли счастливы? Кому как повезло.

Увы, предсказание судьбы другим не избавляет от ошибок в собственной жизни. Главное, как к ним относиться. Именно в отношении заключено все: интерес к жизни или его отсутствие, радость или горе, счастье или несчастье.

И мне кажется, что предсказывать судьбу ничуть не безнравственнее, чем варить обед, пилить дрова или лечить людей.

А вдруг это все же кому-нибудь поможет?

4 мая 1992 г.

О медицине

В жизни моей было немало дел, которыми я занимался с увлечением. Это и гипноз, и живопись, и переплетное дело, и муки литературного творчества…

Но по профессии я врач. Иначе говоря, работа врача должна была стать главным делом моей жизни. И не стала им.

Почему? Об этом хочется рассказать.

На своем веку я видел немало врачей, любящих свое дело. Они отдавались ему целиком. Один изобретал новый медицинский аппарат, другой сутками не вылезал из операционной, третий с упоением писал научную работу. Но общий взгляд на медицину выработался у меня очень рано и, может быть, это помешало мне полюбить профессию.

В институте мы изучали все, что возможно о больном органе и о реакции организма на болезнь. Но когда я узнавал о лечении, оно всегда мне казалось неадекватным состоянию больного человека. Хорошо, если требовалось хирургическое вмешательство. Тут все решала операция. Но терапевтическими способами лечить больное сердце, печень, почки бесполезно, хотя бы потому, что любое лекарство доходит до больного органа в таком разведении, что практически не оказывает на него воздействия. При этом здоровые, но ослабленные заболеванием клетки всего организма вынуждены бороться с ударом ненужных химических веществ. Специфических лекарств, действующих целенаправленно, как хирургический нож, не существует. Да их и не может быть. А ведь основной контингент — терапевтические больные.

Есть немало быстродействующих лекарств, способных на время поддержать организм (нитроглицерин), но о них нельзя сказать, что они лечат. Их действие можно сравнить с садовником, замазывающим асфальтом дупло гнилого дерева.

Должен сказать, что период слепой веры в эту гуманнейшую из профессий в моей жизни был. Мать моя была врач, и я видел уважение окружающих к ее делу. Я сам выбрал медицинский институт.

Студентом мне пришлось подрабатывать участковым терапевтом. К больным я шел вооруженный верой в почти магическую силу моих рецептов. Не только острые, но и хронические болезни должны были уступить мощи моих лекарств. Я, как и другие медики, пичкал больных всем необходимым по лечебным схемам.

Они иногда выздоравливали. Но, увы, я вскоре начал убеждаться, что не благодаря, а вопреки моим стараниям.

В возрасте десяти месяцев моя дочка заболела тяжелой пневмонией. Ее отправили в больницу и насыщали всеми антибиотиками подряд. Я заметил, что лечение идет методом проб и ошибок. Состояние ребенка ухудшалось. Головка ее была вся в ссадинах и кровоподтеках от уколов — детям до года лекарства вводили в вены головы. Я снял со стены листок назначений — ей проводилось восемнадцать различных процедур. Наступил момент, когда дочь оказалась на грани смерти. Мне не забыть глаза жены, полные немого ужаса. Только тогда отвезли кровь на исследование. Оказалось, что она не чувствительна ко всем антибиотикам, кроме одного, которого, кстати, в больнице не было. Из добрых намерений ее кололи вслепую шестью разными антибиотиками.