Размышления о западном марксизме - [36]

.

Формальной антитезой им является «спаянная группа», в которой каждый видит в каждом себя, в которой все объединены в братское предприятие для достижения общей цели в условиях нужды и одновременно для борьбы с ней. Основным примером спаянной группы служит массовое движение в апокалиптический момент успешного революционного восстания. Однако для поддержания своего существования в неравной схватке в мире насилия и нужды такая группа, в свою очередь, должна придать себе организационную инерцию и провести функциональную специализацию, теряя братство и динамизм, чтобы «институциализироваться». Теперь эту группу ждут деградация и распад: на следующей ступени единство группы передается «суверену, чтобы достичь вертикальной стабилизации». Государство становится конечным воплощением такой суверенности, а его неизменная структура принимает вид узкой авторитарной вершины общества, от которого исходит авторитарное манипулирование распавшимися сериями внизу посредством бюрократической иерархии и репрессивного террора. С укреплением государства активная группа, первоначально создавшая его, повторно деградирует в сериальную пассивность[4-34]. Если, по Сартру, группы и серии составляют «формальные элементы любой истории», то действительная история общественных классов наносит на историческую карту сложные комбинации или взаимопревращения этих форм. Сами классы, однако, никогда не составляют спаянных целостных групп, будучи всегда неустойчивым соединением аппаратов, групп и серий. Таким образом, классическое марксистское понятие «диктатура пролетариата» содержало невероятное внутреннее противоречие, было противоестественным компромиссом между активной суверенностью и пассивной сериальностью[4-35]. Ведь ни один класс не может совпасть с государством: политическая власть не может осуществляться всем рабочим классом, а государство по-настоящему никогда не представляет даже его большинства. Бюрократизация и репрессии во всех известных послереволюционных государствах, порожденных историей, связаны с самой природой и состоянием пролетариата как социальной совокупности, и это будет продолжаться до тех пор, пока существуют глобальная нужда и разделение на классы. Бюрократия остается неустранимым спутником и противником социализма в нынешнюю эпоху.

Введенные западным марксизмом новые, сущностно важные темы отразили и предварили реальные и острые проблемы, поставленные историей перед социалистическим движением с момента окончания первой мировой войны. Грамши был поглощен концепцией гегемонии, которая как бы предвосхитила стабилизацию на основе согласия капиталистического государства на Западе еще за два десятилетия до того, как стабилизация стала долговременной и всеобщей. Размышления Адорно о природе, в свое время представлявшие побочную ветвь теоретических изысканий Франкфуртской школы, неожиданно обрели актуальность позднее в экологических дебатах, охвативших развитые капиталистические страны. Анализ сексуальности, сделанный Маркузе, был предчувствием самоинституциальных эротических ограничений, эмансипации как расслабления, характерного для буржуазной культуры с середины 60-х годов. Погружению Альтюссера в проблемы идеологии дала толчок волна студенческих выступлений в развитых капиталистических странах. Разработанное Сартром понятие «нехватки» наметило схему неизбежного формирования и разрастания бюрократии после социалистических революций в отсталых странах, а его диалектика групп и серий в значительной степени предвосхитила внешний ход первого массового выступления против капитализма в развитых странах после второй мировой войны (Франция, 1968 г.).

В данной работе мы не беремся судить об относительной ценности и адекватности решений, предложенных этими системами идей. В нашу задачу входит выяснить и подчеркнуть общее теоретических нововведений, характерных для западного марксизма. Сколь бы далеко ни отклонять друг от друга теоретические построения западных марксистов, все они отмечены невидимой печатью пессимизма. От классического наследия исторического материализма прорывы западного марксизма в области теории отличали скрытый смысл идей и неоднозначность выводов.

В этом отношении оптимизм марксизма на Западе постепенно (в 1920—1960 гг.) сменил общий пессимистический настрой. Уверенность и оптимизм основоположников исторического материализма и их идейных преемников неуклонно таяли. Практически в каждой более или менее значительной новой теме, разработанной в интеллектуальной атмосфере того времени, обнаруживаются разочарование и утрата уверенности.

В теоретическом наследии Грамши отражена перспектива длительной, изнурительной войны против невероятно прочной структуры капиталистической власти, представлено больше доказательств против возможности экономического краха капитализма, чем в работах его предшественников. Согласно Грамши, окончательной ясности относительно исхода борьбы не было. Революционные настроения Грамши, вся жизнь которого была неразрывно связана с политической судьбой рабочего класса его времени и его страны, были глубоко символично выражены в его изречении «Пессимизм интеллекта — оптимизм воли». Он единственный почувствовал тональность нового, еще не давшего о себе знать марксизма. Работы представителей Франкфуртской школы, проникнутые меланхоличностью, не шли ни в какое сравнение по силе духа. Адорно и Хоркхаймер поставили под сомнение саму мысль о полном покорении человеком природы как «царстве свободы» вне капитализма. Маркузе обратился к утопической возможности высвобождения природы в человеке, но только для того, чтобы отвергнуть ее более решительно как объективную тенденцию в реальности и сделать вывод о том, что сам промышленный рабочий класс, возможно, безвозвратно интегрирован в капиталистическую систему.