Размышления о Дон Кихоте - [5]

И это самое разумное в эссе, подобных моим, где взгляды, составляющие для автора предмет его научной убеждённости, не навязываются читателю в качестве окончательных истин. Я предлагаю всего лишь modi res considerandi[14], возможные способы по-новому посмотреть на мир. Приглашаю читателя применить их к себе: пусть попробует, открывают ли они новые, плодоносные горизонты, и на собственном, безусловном для него самого опыте убедится, истинны они или ложны.

В написанном ниже я ставил перед собой не строго научную, а гораздо более скромную цель: не добиваться, чтобы мои соображения усвоили, а просто пробудить в братских умах их собственные братские мысли, даже если эти братья – мои враги. Всё это лишь предлог и призыв к самому широкому сотрудничеству идей в размышлениях над нашей национальной реальностью.

Наряду с высокими предметами я буду касаться вещей самых незначительных. Постоянно держать перед глазами подробности испанской природы, речь крестьян, склад народных танцев и песен, краски и линии одежды или утвари, особенности языка, – короче говоря, любые мелочи, в которых раскрываются глубинные свойства каждого народа.

Заботясь о том, чтобы не смешивать великое и малое, всегда и везде утверждая необходимость иерархии, без которой космос обращается в хаос, я, тем не менее, считаю самым насущным обращать наши аналитические способности, нашу мысль на то, что находится вокруг нас.

Каждый из нас достигает максимума возможностей, когда во всей полноте осознаёт окружающие его обстоятельства. Взаимодействовать с миром он может только через них.

Об-стоятельство! Circum-stantia! Бессловесные предметы, которые у нас под рукой! Рядом, совсем рядом теснятся их молчаливые лица с написанными на них робостью и тоской, словно у бедняков, вручающих дары и, вместе с тем, пристыженных явной скромностью своих подношений. А мы проходим сквозь них, даже не бросив взгляда, сосредоточенные на своих отдалённых планах, думающие о завоевании нездешних, призрачных городов. Мало что из книг трогает меня так, как эти истории, где напористый и непреклонный герой стрелой устремлён к блистательной цели, не видя, что рядом безымянная девушка с застенчивым и умоляющим лицом втайне любит его и несёт в безгрешной груди сердце, которое полно им одним, разгораясь ярким огнём, когда окружающие кадят фимиам в его честь. Так и хочется подать герою знак, чтобы он хоть минуту задержался взглядом на цветке любви, распустившемся у него под ногами. Все мы в той или иной мере герои и пробуждаем в ком-нибудь такую стыдливо таимую страсть.

В этом мире был я человеком,

По-другому говоря, бойцом,

вырвалось у Гёте. Мы – герои, которые день за днём сражаются во имя далёких целей и, не замечая, топчут вокруг себя душистые фиалки.

В эссе «Об ограниченности» автор с неторопливым удовольствием уже размышлял на эту тему. Я вполне серьёзно считаю, что одно из самых глубоких отличий нашего века от предыдущего состоит в совершенно ином отношении к окружающим обстоятельствам. Не знаю, что за тревога неотвратимо завладела умами в прошлом столетии (прежде всего – в его второй половине), но она как будто принудила их пренебречь в жизни всем непосредственным, всем непостоянным. Чем более обобщённый, целостный вид придавало прошлому веку это стремление к отдалённым целям, тем ясней проявлялась его сосредоточенность на политической сфере. В девятнадцатом столетии человек Запада прошёл приготовительную школу политики – образа жизни, до той поры закреплённого исключительно за министрами и узкими советами придворных. Благодаря демократии озабоченность политикой, иначе говоря, мысль и деятельность в интересах общества, стала достоянием миллионов. Яростно борясь за привилегии, на первое место вышли проблемы социальной жизни. Всё остальное, и жизнь индивида, отодвинули в сторону как вопрос мелкий и несерьёзный. В высшей степени замечательно, что единственным, кто всеми силами боролся за права индивида, был в девятнадцатом столетии так называемый «индивидуализм», доктрина опять-таки политическая, то есть социальная, и что вся его борьба свелась к заклинаниям не уничтожать индивидуальность. Кому тогда могло прийти в голову, что совсем скоро это покажется невероятным?

Все запасы серьёзности мы потратили на управление обществом, на усиление государства, на социальную культуру, социальную борьбу, науку, понятую как техника и опять-таки обогащающую коллективную жизнь. Любой из нас счёл бы непростительным легкомыслием посвятить часть своих лучших сил – а не только их остаток – на то, чтобы укрепить вокруг себя дружбу, упрочить высшую любовь, увидеть в удовольствии от повседневных мелочей то измерение жизни, которое следует самыми совершенными способами развивать. А вместе с ним развивать множество потребностей частного человека, которые без этого пристыженно таятся по углам души, поскольку им не предоставили публичных прав, иначе говоря – не наделили культурным смыслом.

Я считаю, что каждая потребность, набирая силу, рано или поздно создаёт новое культурное пространство. И пусть человек всегда остаётся верен высшим ценностям, которые известны по сей день: науке и праву, искусству и религии. Придёт время, и на свет появятся Ньютоны удовольствия и Канты честолюбия.