Размышления о чудовищах - [72]

На третью лекцию Того, Кто Был (и так далее) я принес магнитофон, одолженный в полиции, потому что мне интересно было спокойно, дома, послушать, что этот тип скажет по объявленной теме: Бог.

Позволю себе переписать для вас несколько абзацев:

«…Католическая религия, например, а к ней нам сподручнее всего обращаться, допустила непоправимую ошибку: она согласилась на антропоморфное изображение Бога. Потому что как можно принимать всерьез старого бородача со светящимся треугольником на затылке? Тут заключается упущение. (…) Само собой разумеется, Бог существует, но не как независимое существо как таковое, это не ограниченное существо, с контуром, с носом или тем более с бородой, а просто огромная чудовищность: Бог — это луна и сердце кролика, которого пожирает рысь, Бог — это туманная и подвижная энтелехия облака в форме коровы, и это обрезок ногтя, брошенный в унитаз и проплывающий по сливной трубе пятиэтажного дома, Бог — это этот пятиэтажный дом и пот всех рабочих, возводивших этот дом, Бог — это армия муравьев из черной ртути, затаившаяся в потрохах этого пятиэтажного дома, Бог — это я, и Бог — вон та гребаная муха, кружащаяся в этот момент по залу, и Бог — это нос любого из вас, и мерзкий запах, что витает в этом месте, который вы нюхаете своими носами, этими носами, которые — Бог, этими носами, на которые собирается сесть муха, которая тоже — Бог. Потому что, в общем и целом, Бог — это все и ничего. Это имя вселенной и это также имя бесконечной пустоты, существующей за пределами вселенной. Бог — это бесконечность, да, но это также и незначительность. Бог — это все, только не он сам. Я даже смею подозревать, что Бог — это пылинка. Только это: ничтожная пылинка, всегда висящая в воздухе, всегда подвижная. Пылинка, вызывающая что-то вроде невидимого ядерного взрыва, заставляющего планеты вертеться, человеческий ум — внедряться день за днем в лабиринты науки и тревоги, машины — существовать и трогаться на первой скорости, фены в дамских парикмахерских — работать, а созвездия — не отрываться от неба. Как я уже говорил, может быть, Бог — это так просто: пылинка с химической способностью ежедневно активизировать мир, мельчайшая пылинка, являющаяся необходимым элементом поддержания гармонии и равновесия в космосе ужасающих размеров. Если эта пылинка исчезнет, возможно, мы вернемся в психоделический хаос, предшествовавший формированию вех миров, потому что рухнут столбы этого чудесного миража. (…) Так что выбирайте: или вы остаетесь при концепции Бога как бесконечности, или склоняетесь к концепции Бога как мельчайшей частицы. Выбирайте. О своем мнении я умолчу».

В таком более или менее пантеистическом ключе довольно долго говорил перед нами Тот, Кто Был, а потом внезапно нырял в обескураживающие рассуждения (толстые женщины и кожаное белье, бактериологическое оружие и страх перед невидимым…), и всех нас восхищала его способность ткать в воздухе, словно паук, клейкую паутину, в которую попадалось наше внимание, — гипнотизер неподготовленных душ. Да, конечно, если хорошенько присмотреться, все это была очень дешевая философия, философия общей стоимостью в сто песет, и создавалось впечатление, что Тот, Кто Был больше врал, чем говорил (при этом продолжая говорить так, как он говорил, не останавливаясь), но боюсь, я прихожу к заключению (хоть бы я ошибался), что философия состоит не в гордых поисках Истины, какими похваляются профессиональные философы, словно они — механические борзые, бегущие за механическим зайцем, во внутреннем, интимном выражении удивления перед вселенной, в мошенническом и боязливом исследовании тайн без ответа; в общем, каждый раз я все более и более убеждаюсь в том, что философия — это не детонатор сил духа, а нечто более легкое, более скромное и медицинское: бальзам для слуха, так же как слова настоящей любви: словесная музыка, входящая тебе в одно ухо и выходящая через другое, не строя замков в сердце, потому что сердце — почва, негодная для строительства, — но слова эти приятно слушать, пусть даже для того, чтоб не проходить через этот мир, завывая от боли и отчаяния. (Говорю, я не уверен.)

Шопенгауэр в своих «Фрагментах к истории философии» (а конкретно в главе, где он дает обзор неоплатонической шайки) таким образом характеризует Ямблика: «То, что он преподает, выросло не из его собственных размышлений, а из чужих догм, часто понятых только наполовину, но отстаиваемых с большим упорством, — причина, по которой его учение также усыпано противоречиями». Так вот, можно сказать, что по крайней мере в этом отношении Тот, Кто Был И Кто Уже Не Есть казался верным учеником Ямблика (тот, кстати, был биографом Пифагора). Несмотря ни на что — и тут у меня неразрешимая загадка, из тех, что прячутся за всякой очевидностью, — речи Того, Кто Был пускали пыль в глаза тех, кто их слушал (и признаю, мне первому), и он под конец по своей прихоти вел наши умы, словно это были не умы, а козы. Потому что Тот, Кто Был был пастухом мыслей. (По справедливости, никто не мог бы этого отрицать.) (Пастух.) (Мыслей.)

Логично, что успех этих бесед с бродячим сюжетом получил немедленное продолжение — срочную сделку между Молекулой и Тем, Кто Был И Кто Уже Не Есть, согласно которой Тот, Кто Был будет еженедельно читать лекцию в Ледяном Павильоне по четвергам, и при этом не только не должен платить за аренду помещения, но также станет получать вознаграждение в размере 50 % от кассовых сборов.