Разлив Цивиля - [31]

Анна выходила из свинарника удрученной. Завтра вся ферма будет смеяться над ней. Лизук все распишет в красках. Работала бы себе дояркой. Может, и в этом году надоила бы больше всех — чего бы еще надо. А теперь, того и гляди, если лошадь не лягнет, так бык пырнет или, как вот сейчас, боров налетит…

4

Там, где главная улица села, спустившись вниз, выходит на ровное место, три речушки сливаются в одну реку. По рассказам стариков, еще давным-давно, в начале века, река тут была перепружена и в пруду мочили лыки, из которых потом делали мочало. Земляная запруда с годами затвердела, заросла травой, и ей уже не страшны ни ливни, ни вешние паводки.

Пруд большой, как озеро. И как только кукуруза выбросит четвертый лист и, значит, начинается настоящее лето, рыба выходит из глубин на мелководье и мечет икру. И тогда золотистых карпов можно ловить чуть ли не голыми руками.

С завистью поглядывают сявалкасинцы на тех, кто живет здесь, у пруда. А Ивану Андреевичу, Санькиному отцу, завидуют даже соседи: нет лучшего места, наверное, во всех Сявалкасах, чем то, на котором стоит пятистенок Ивана Андреевича, окруженный амбаром, погребом, баней. Нет лучшего сада, чем у Ивана Андреевича. И что только не растет в том саду: и яблоки, и груши, и вишня, и сливы. Рядом с водой не страшны и заморозки, а уж поливать хоть сад, хоть огород — поливай, сколько хочешь, вот он пруд, как озеро.

Иван Андреевич уже старик, но старик еще крепкий. Только на седьмом десятке начала седеть его широкая, как лопата, борода. Кудрявые волосы еще густы, и зубы чуть не все целы. Вздумается сходить в райцентр или на базар — посошка с собой не берет, какой там посошок, когда за ним не каждый молодой угонится. Жена моложе Ивана Андреевича на десяток лет, а выглядит старухой, не та, видать, закваска.

Когда-то семья Ивана Андреевича была большой. Но старшие сыновья не вернулись с войны, дочери повыходили замуж. Теперь с родителями живет один младшенький Санька.

Любит Иван Андреевич немножко прихвастнуть, похвалиться. Это уж, пожалуй, в роду у всех Хабусов. Но ведь и то сказать: есть чем хвалиться! Все свое богатство Иван Андреевич нажил своим трудом. Сколько ему пришлось выкорчевать леса, чтобы заиметь побольше земли. Выворачивал пни в три, а то и четыре обхвата. До старости не знал, что такое спать на перине. Бросал одежонку, в которой работал, на пол — вот и вся постель. Вставал до солнца и ложился взатемь. Начались колхозы, и в колхозе работал Иван Андреевич старательно, не ленился. И только в последнее время редко стал ходить на работу. Но и то не по старости, не по лености, а по той причине, что уж больно низка оплата трудодня. Кому охота работать за здорово живешь? Сына поставили бригадиром — что ж, он пусть поработает, а ему, старику, пора и на покой.

Вот только непонятное что-то происходит с сыном. Раньше частенько приходил домой с гулянья перед рассветом, а как поставили бригадиром — получит наряд в правлении и домой. Ну, разве что зайдет в библиотеку, книжку возьмет:

— Испортился ты, Санька, — посетовала как-то мать. — Даже на улахи перестал ходить. Все с книжкой сидишь. Исхудал — глядеть больно. Чем читать, томиться над всякими сказками-побасками, шел бы лучше на гулянье.

— Это не сказки, — ответил Санька, — а учебник по агротехнике.

— Не все ли одно?

— Ты спи, а утром не забудь разбудить.

— Даже от трепки просыпаться перестал.

— Нынче недолго просижу…

А на днях вроде опять за старое взялся, про книги забыл. Как-то под вечер заявился домой и прямо с порога:

— Мама, нет ли у тебя чего-нибудь там?

Мать, конечно, знает, что это за «чего-нибудь», достала ему из подполья медовуху.

— Больше этого добра варить не стану. Хватит!

Отец, мудрый человек, начал догадываться, что всего скорей не ладно у Саньки с какой-нибудь зазнобой. Раньше девчонки ему легко давались — первый парень на селе: и красив, и умен, и все при нем. А вот теперь, видно, нашла коса на камень. И как-то, рассердившись, сказал сыну:

— Женю! Свяжу окаянного и женю! А то ты так и с кругу сойдешь. Чего тебе, оказия, не хватает? Может, дома нет? Или денег мало?.. Женю!

Санька сидел за столом, и как сидел, уронив голову в ладони, так и остался, будто и не слышал, что сказал отец.

5

Жнет небесный серп реденьки тучки, сеет жиденький свет на поля и села. Гудит и стонет ветер, пригибая к самой земле уже вытаявший из-под снега бурьян на склоне Пустого лба. Несет с собой ветер пьянящие, тревожные запахи тающего снега и мокрой земли.

Глаз не сводит Санька с околицы. Прислонился к березе и глядит, глядит туда, откуда должна показаться Анна. Каждый человек, выходящий из села, ему кажется Анной, однако пока еще никого из тех, кого он принимал за Анну, дорога не привела к Березам любви.

Всматривается Санька в сельскую околицу, всматривается до боли в глазах, но никто не идет, никого не видно. Да что глаза — у Саньки сердце болит. Если бы год назад ему кто-нибудь сказал, что сердце может болеть не потому, что оно нездорово, а всего лишь по той причине, что к тебе не пришла в назначенный час девушка — если бы Санька услышал такое, он бы рассмеялся. Чтобы у здорового человека болело сердце — что за чепуха! А вот, оказывается, не чепуха. Болит. Да еще как!