Разин Степан - [2]
— На месте стоит!
— А ты, щучий сын, пошто без бердыша, пошто не в сукмане?
— Сабля при бедре, зипун на плечах!
— Вон ты что-о?!.. Эй, стра-жа-а!..
В сумраке сверкнуло лезвие сабли. Слово «стража-а» не окончено. Тело начальника осело к земле и распалось на два куска.
Детина вернулся к стрельцам.
— Куды он делся? — спросил один.
Другой засопел и громко, как бы про себя, сказал!
— Так-то не ладно!
— Чего не ладно?
— Начальника посек! Понял? Мы в разбое…
Другой, еще более хмельной стрелец захихикал, закашлялся, потом отдышался, сказал:
— Начали сечь — туды ему, сатане, и дорога! Дай посекем в куски?..
Приволокли подтекающее кровью половинчатое тело начальника к огоньку образа.
— Матерый, черт! И как ты его, вольной, мазнул? Не всяк мочен такое…
— Одежу вниз! Секите его на куски, да в яму замест жонки — и в кабак.
— Вот те хрест, в попы тебя, казак, — голова-а!
— Дальше попа не видал? Я, може, в патриархи гляжу!
— Хо-хо-хо. Сатана-а!
— В па-три-архи-и?!
Языки и руки стрельцов худо слушались. Казак, как говорил, сделал все. Пошли.
Сторожа на росстанях улиц снимали перед ними бревна-колоды. В иных местах отпирали решетчатые ворота, спрашивали:
— Куды, служилые?
— Воров в Земской приказ!
— Мы сами воры-ы!
— Чого рот открыл до дна утробы? Тише-е!
— Начальника-то, а-а? Кровь на тебе, и я в кровях…
Казак остановился:
— Вам, браты-соколы, дорога на Дон, утечете: на Дону много вольных сошлось, там рука боярская коротка.
— А ты?..
— Я оттудова и туды приду!
— Врешь!
— Давай, Дема, поволокем его с жонкой в Разбойной?
— В Разбойной?[4] Пойдем! Руки, вишь, у меня в крови…
— Вот вам еще водки! Пейте, загодя спать, а утром знать будете, что делать.
— Водку? Давай!
— Дуйте из горлышка!
Падая и подымаясь, с лицами, замаранными кровью, стрельцы пошли вдоль улицы. Казак потянул одетую в жупан женщину в переулок, выглянул из-за угла. Стрельцы про них забыли, — шли, падали и, поднимая один другого, шли дальше.
— Веди, жонка! Спасайся от могилы! — плотнее запахивая женщину в жупан, сказал казак.
Женщина дрожала, едва держалась на голых ногах, черных от грязи и холода. Сверкнули белым жестяные главы многочисленных церквей. Где-то зазвонили. Загалдел народ; на ближайших рынках, словно на пожаре, заспорили и закричали женщины, торгуя холст и нитки. Берестовые и тесовые крыши на неопрятных домишках все яснее и пестрее выделялись.
— Будь крепче! Идем, кабаки отперли.
— Иду, голубь-голубой… Иду, а тяжко идти…
2
Кабак гудел. Широкая дубовая дверь раскрыта настежь… Едкий воздух сивушного масла, спирта, потных тел, подмоченных лохмотьев и рубищ не давал дышать непривычному к кабацким запахам. Светлело в бревенчатой обширной избе с заплеванными стенами и чавкающим от грязи земляным полом. За стойкой на стене висела желтая бумага с черными крупными буквами. В стороне в железном подсвечнике на ржавом кронштейне горела оплывшая сальная свеча, мутно при утреннем свете скупым огоньком пятная бумагу. Каждый, кто смотрел на бумагу, мог прочесть:
«По указу царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси и великия и малыя — питухов от кабаков не отзывати, не гоняти — ни жене мужа, ни отцу сына, ни брату, ни сестре, ни родне иной, — покудова оный питух до креста не пропьется».
Казак по-особому зорко оглянул обширный сруб с курным, как в овине, бревенчатым потолком. Его взгляд скользнул в глубину кабака, где за перерубом с распахнутой дверью выглядывала без заслона с черным устьем большая печь.
Казак высматривал истцов.[5] Лицо его стало спокойно, он повел широким плечом, положил на стойку деньги:
— Косушку и калач!
Женщина задремала, вскинула сонными руками, казак поддержал ее, но жупан распахнулся и голое, плотное тело, запачканное землей, открылось. Целовальник, косясь на саблю казака, на окровавленные руки, подал откупоренную косушку, положил калач, густо обваленный мукой.
— Где экую откопал?
Женщина вздрогнула и, схватив было, уронила калач. Казак нахмурил густые брови, но спокойно ответил:
— Пропилась, лихие люди натешились да раздели… Подобрал вот, вишь, согреваю.
Целовальник сощурился, недобрым голосом прибавил:
— Спаси бог! Житья не стало от лихих людей. Почесть, что ни ночь Москва горит…
Сквозь слюдяные, проткнутые во многих местах окна чирикали воробьи, слышался звон и громыхание каких-то тяжелых вещей, которые не то катили, не то везли.
— Немчин опять на государев двор пушку тянет…
— Молыть надо: Кукуй[6] — подь на Кукуй!
— А не скажу того — кнута пробовал! — шутили в глубине кабака у двери в прируб, на бочках огромных и пузатых, оборванцы-питухи. Они сидели в обнимку с женщинами, столь же неприглядными, как и мужчины. Женщины лезли одна к другой и спорили. Целовальник крикнул:
— Драться, жонки, вольготнее на улице!
— А ты там стой! Она у меня Микешку отбила, а Микешка мою кику[7] спер…
— Ой, ой! Да она, вишь ты, не посадская жонка?
— Матренка-то! Она, ведомо всем, кабацкая боярыня!
— Ха-ха-ха!
— А кика твоя с жемчугом аль с венисами?[8]
— Кика у меня от бабки!
— Знаю теперь — ха-а-а-рошая… Тут, вишь, братаны, на торгу юродивой Гришка-горб шатается, так он Матренкиной кике непочетное место нашел: носит в портках, а зовет килой!
А. П. Чапыгин (1870—1937) – один из основоположников советского исторического романа.В романе «Гулящие люди» отражены события, предшествовавшие крестьянскому восстанию под руководством Степана Разина. Заканчивается книга эпизодами разгрома восстания после гибели Разина. В центре романа судьба Сеньки, стрелецкого сына, бунтаря и народного «водителя». Главный объект изображения – народ, поднявшийся на борьбу за волю, могучая сила освободительной народной стихии.Писатель точно, с большим знанием дела описал Москву последних допетровских десятилетий.Прочитав в 1934 году рукопись романа «Гулящие люди», А.
Алексей Павлович Чапыгин (1870—1937) – русский советский писатель; родился в Олонецкой губернии (ныне Архангельская обл.) в бедной крестьянской семье. В юности приехал в Петербург на заработки. Печататься начал в 1903 г., немалую помощь в этом ему оказали Н. К. Михайловский и В. Г. Короленко. В 1913 г. вышел его сборник «Нелюдимые». За ним последовал цикл рассказов о таежниках «На Лебяжьих озерах», в которых писатель рассматривал взаимоотношения человека и природы, а также повесть «Белый скит». После Октябрьской революции увидели свет две книги биографического характера: «Жизнь моя» (1929) и «По тропам и дорогам» (1930)
Алексей Павлович Чапыгин (1870—1937) – русский советский писатель; родился в Олонецкой губернии (ныне Архангельская обл.) в бедной крестьянской семье. В юности приехал в Петербург на заработки. Печататься начал в 1903 г., немалую помощь в этом ему оказали Н. К. Михайловский и В. Г. Короленко. В 1913 г. вышел его сборник «Нелюдимые». За ним последовал цикл рассказов о таежниках «На Лебяжьих озерах», в которых писатель рассматривал взаимоотношения человека и природы, а также повесть «Белый скит». После Октябрьской революции увидели свет две книги биографического характера: «Жизнь моя» (1929) и «По тропам и дорогам» (1930)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Пробки - одна из главных проблем Москвы. В них теряешь время, нервы, деньги. Степан Данилович Безруков угрюмо смотрел на багажник впереди стоящей "девятки". Начало июня, а столбик термометра подбирается к отметке +30, да ещё в машине вышел из строя кондиционер.... Злость распирала: опаздывал на лекцию - последнюю в этом семестре. А после неё консультации, экзамены.... Правда, впереди - долгожданный отпуск. Почему-то к лету у него всегда кончался запас жизненной энергии. Наверное, сказывалась напряжённая работа в учебном году: студенты, аспиранты, научные исследования, подготовка докторской диссертации.
В исторической повести, вошедшей в новую книгу писателя, увлекательно изображены события, нравы и быт простых людей эпохи царствования Ивана Грозного.Историческая тема присутствует и в рассказах. Время их действия — предвоенные годы и период Великой Отечественной войны.
Книга «Декабристы» — знаменитый биографический роман М. Цетлина. В книге прослеживается вся судьба декабристов и их идей — от первых заседаний ранних тайных обществ до восстания 14 декабря и виселицы для одних, или кавказской или сибирской ссылки, растянувшейся на долгие десятилетия — для других. Здесь рассказывается в прямом смысле о жизни и истории одного поколения, во многом изменившего общественную и политическую действительность России.Текст приведён к современной орфографии.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.