Разговоры запросто - [3]
Памфаг. Дельно.
Коклит. Ты станешь герольдом — он трубою, ты горнистом — он горном, ты землекопом — он заступом, ты жнецом — он серпом, ты мореходом — он якорем. На кухне он будет вилкою, за рыбною ловлею — крючком.
Памфаг. Однако мне повезло! Я и не знал, что ношу с собою такую снасть, годную на все случаи жизни.
Коклит. Какой же все-таки уголок земли тебя приютил?
Памфаг. Рим.
Коклит. У всех на глазах — и никто не знал, что ты жив! Как это могло случиться?
Памфаг. Именно у всех на глазах и пропадают порядочные люди, так что часто средь бела дня на битком набитой площади никого не увидишь[12].
Коклит. Стало быть, ты возвращаешься к нам, нагруженный приходами?
Памфаг. Охотился-то я с усердием, но Делия[13] была не слишком милостива. А все оттого, что там большею частью рыбку ловят, как говорится, золотым крючком.
Коклит. Глупо.
Памфаг. И тем не менее кое у кого получалось прекрасно. Но, конечно, не у всех.
Коклит. Разве не явные глупцы те, кто золото променивает на свинец[14]?
Памфаг. Ты не понимаешь, что в освященном свинце таятся золотые жилы.
Коклит. Так что же, ты вернулся к нам прежним Памфагом-Прожорою[15]?
Памфаг. Нет.
Коклит. Кем же?
Памфаг. Волком с разинутою понапрасну пастью.
Коклит. Лучше бы вернуться ослом, изнемогающим под грузом приходов. Но почему приход ты предпочитаешь жене?
Памфаг. Потому что мне люб покой, нравится эпикурейская жизнь.
Коклит. На мой взгляд, слаще живет тот, у кого под боком молодая и милая женка, и он обнимается с нею, когда захочет.
Памфаг. Только прибавь: иной раз — и когда не захочет. А я люблю удовольствие беспрерывное. Кто взял жену, счастлив один месяц; кому достался богатый приход, наслаждается и радуется всю жизнь.
Коклит. Но одиночество печально! Даже Адаму в раю было бы не сладко, если б господь не соединил его с Евою.
Памфаг. Был бы приход побогаче, а Ева всегда найдется.
Коклит. Но тебе ведомо, что удовольствие не в удовольствие, если оно сопряжено с дурною славою и нечистой совестью.
Памфаг. Ты прав, и потому я намерен разгонять Печаль одиночества, беседуя с книгами.
Коклит. Да, приятнее этих друзей нет. Но вернешься ли ты к своей рыбной ловле?
Памфаг. Вернусь, если удастся раздобыть новую наживку.
Коклит. Золотую или серебряную?
Памфаг. Хоть какую из двух.
Коклит. Не сомневайся — отец даст тебе все, что нужно.
Памфаг. Он страшный скряга! Да и не поверит он в другой раз, когда узнает,' что я не сберег его денег.
Коклит. Таков уж закон игры.
Памфаг. Но он в эту игру не играет.
Коклит. Если он не даст, я укажу тебе, откуда можно взять столько денег, сколько сам пожелаешь.
Памфаг. Какая радость! Указывай скорее, у меня уже сердце прыгает.
Коклит. Пожалуйста, когда угодно.
Памфаг. Ты нашел клад?
Коклит. Если бы нашел, то для себя, не для тебя.
Памфаг. Наскрести бы сотню дукатов — и надежда оживет.
Коклит. Да я тебе показываю, откуда можешь позаимствовать хоть сотню тысяч!
Памфаг. Что же ты меня не осчастливишь? Не томи меня дольше! Говори, откуда!
Коклит. Из Будеева «Асса»[16]. Там найдешь неисчислимые мириады, хочешь в золотой монете, хочешь в серебряной.
Памфаг. Поди-ка ты со своими шутками сам знаешь куда! А из той сокровищницы я уплачу тебе свой долг.
Коклит. Конечно, но ровно столько, сколько я тебе сперва из нее же и отсчитаю.
Памфаг. Теперь я вижу, что ты просто зубоскал.
Коклит. Что ж, у кого нос, а у кого и зубы.
Памфаг. Шутить в важном деле — это зубоскальство, и ничего больше. Тут впору скрежетать зубами, а не скалиться. Будь ты на моем месте, ты б не шутил. А ты из меня делаешь посмешище.
Коклит. Да я и не думаю насмехаться! Я говорил от души и спроста.
Памфаг. Спроста! Врешь — и не покраснеешь, и глазом не моргнешь. Но мне бы не мешкать, а отправляться домой — узнать, как там и что.
Коклит. Застанешь очень много нового.
Памфаг. Это понятно. Главное — чтобы ничего огорчительного!
Коклит. Желать никому не возбраняется, да только ни у кого еще не сбывалось такое желание.
Памфаг. Нот еще какую пользу принесет каждому из нас путешествие: после приятнее будет дома.
Коклит. Не уверен. Я вижу, как люди ездят в Рим и по семь раз. Эта чесотка, если уж нападет, так зудит и зудит — без конца.
Исповедь солдата
Ганнон. Откуда к нам, Трасимах? Уходил ты Меркурием, а возвращаешься Вулканом.
Трасимах. Какие там еще Меркурии, какие Вулканы? О чем ты толкуешь?
Ганнон. Да как же: уходил — будто на крыльях улетал, а теперь хромаешь[18].
Трасимах. С войны так обычно и возвращаются.
Ганнон. Что тебе война — ведь ты пугливее серны!
Трасимах. Надежды на добычу сделали храбрецом.
Ганнон. Значит, несешь уйму денег?
Трасимах. Наоборот, пустой пояс[19].
Ганнон. Зато груз необременительный.
Трасимах. Но я обременен злодеяниями.
Ганнон. Это, конечно, груз тяжелый, если верно сказано у пророка[20], который грех зовет свинцом.
Трасимах. Я и увидел и совершил сам больше преступлений, чем за всю прошлую жизнь.
Ганнон. Понравилось, стало быть, воинское житье?
Трасимах. Нет ничего преступнее и злополучнее!
Ганнон. Что же взбредает в голову тем, которые за плату, а иные и даром, мчатся на войну, будто на званый обед?
Трасимах. Не могу предположить ничего иного, кроме одного: они одержимы фуриями, целиком отдались во власть злому духу и беде и явно рвутся в преисподнюю до срока.
