Разговоры запросто - [4]
Ганнон. Видимо, так. Потому что для достойного дела их не наймешь ни за какие деньги. Но опиши-ка нам, как происходило сражение и на чью сторону склонилась победа.
Трасимах. Стоял такой шум, такой грохот, гудение труб, гром рогов, ржание коней, крики людей, что я и различить ничего не мог — едва понимал, на каком я свете.
Ганнон. А как же остальные, которые, вернувшись с войны, расписывают всё в подробностях, кто что сказал или сделал, точно не было такого места, где бы они не побывали досужими наблюдателями?
Трасимах. Я убежден, что они лгут почем зря. Что происходило у меня в палатке, я знаю, а что на поле боя — понятия не имею.
Ганнон. И того даже не знаешь, откуда твоя хромота?
Трасимах. Пусть Маворс[21] лишит меня наперед своей благосклонности — пожалуй, что нет. Скорее всего, камень угодил в колено или конь ударил копытом.
Ганнон. А я знаю.
Трасимах. Знаешь? Разве тебе кто рассказал?
Ганнон. Нет, сам догадался.
Трасимах. Так что же?
Ганнон. Ты бежал в ужасе, грохнулся оземь и расшиб ногу.
Трасимах. Провалиться мне на этом месте, если ты не попал в самую точку! Твоя догадка так похожа на правду!
Ганнон. Ступай домой и расскажи жене о своих победах.
Трасимах. Не слишком сладкой песнею она меня встретит, когда увидит, что муж возвращается наг и бос.
Ганнон. Но как ты возместишь то, что награбил?
Трасимах. А я уж возместил.
Ганнон. Кому?
Трасимах. Потаскухам, виноторговцам и тем, кто обыграл меня в кости.
Ганнон. Вполне по-военному. Худо нажитое пусть сгинет еще хуже — это справедливо. Но от святотатства, я надеюсь, вы все-таки удержались.
Трасимах. Что ты! Там не было ничего святого. Ни домов не щадили, ни храмов.
Ганнон. Каким же образом ты искупишь свою вину?
Трасимах. А говорят, что и не надо ничего искупать — дело ведь было на войне, а на войне что бы ни случилось, всё по праву.
Ганнон. Ты имеешь в виду — по праву войны?
Трасимах. Верно.
Ганнон. Но это право — сама несправедливость! Тебя повела на войну не любовь к отечеству, а надежда на добычу.
Трасимах. Не спорю и полагаю, что не многие явились туда с более чистыми намерениями.
Ганнон. Все же утешение: не один безумствуешь, а вместе со многими.
Трасимах. Проповедник с кафедры объявил, что война справедливая.
Ганнон. Кафедра лгать не привычна. Но что справедливо для государя, не обязательно справедливо и для тебя.
Трасимах. Слыхал я от людей ученых, что каждому дозволено жить своим ремеслом.
Ганнон. Хорошо ремесло — жечь дома, грабить храмы, насиловать монашек, обирать несчастных, убивать невинных!
Трасимах. Нанимают же мясников резать скотину, — за что тогда бранить наше ремесло, если нас нанимают резать людей?
Ганнон. А тебя не тревожило, куда денется твоя душа, если тебе выпадет погибнуть на войне?
Трасимах. Нет, не очень. Я твердо уповал на лучшее, потому что раз навсегда поручил себя заступничеству святой Варвары.
Ганнон. И она приняла тебя под свою опеку?
Трасимах. Да, мне показалось, что она чуть-чуть кивнула головой.
Ганнон. Когда это тебе показалось? Утром?
Трасимах. Нет, после ужина.
Ганнон. Но об ту пору тебе, верно, казалось, что и деревья разгуливают.
Трасимах. Как он обо всем догадывается — поразительно!… Впрочем, особенную надежду я возлагал на святого Христофора и каждый день взирал на его лик.
Ганнон. В палатке? Откуда там святые?
Трасимах. А я нарисовал его на парусине углем.
Ганнон. Вот уж, конечно, не липовая, как говорится, была защита — этот угольный Христофор. Но шутки в сторону: я не вижу, как ты можешь очиститься от такой скверны, разве что отправишься в Рим.
Трасимах. Ничего, мне известна дорога покороче.
Ганнон. Какая?
Трасимах. Пойду к доминиканцам и там задешево все улажу.
Ганнон. Даже насчет святотатства?
Трасимах. Даже если бы ограбил самого Христа да еще и голову бы ему отсек вдобавок! Такие щедрые у них индульгенции и такая власть все устраивать и утишать.
Ганнон. Хорошо, если бог утвердит ваш уговор.
Трасимах. Я о другом беспокоюсь — что диавол не утвердит. А бог от природы жалостлив.
Ганнон. Какого выберешь себе священника?
Трасимах. Про которого узнаю, что он самый бесстыжий и беззаботный.
Ганнон. Чтобы, значит, дым с чадом сошлися, как говорится? И после этого будешь чист и причастишься тела господня?
Трасимах. Почему же нет? Как только выплесну всю дрянь к нему в капюшон, тотчас станет легко. Кто отпустил грехи, тот пусть дальше об них и думает.
Ганнон. А как ты узнаешь, что отпустил?
Трасимах. Да уж узнаю.
Ганнон. По какому признаку?
Трасимах. Он возлагает руки мне на голову и что-то там бормочет, не знаю что.
Ганнон. А что, если он оставит все твои прегрешения на тебе и, когда возложит руку, пробормочет так: «Отпускаю тебе все добрые дела, коих не нашел за тобою ни единого, и каким встретил тебя, таким и провожаю»?
Трасимах. Это его дело. Мне достаточно верить, что я получил отпущение.
Ганнон. Но такая вера опасна. Быть может, для бога, которому ты должник, ее недостаточно.
Трасимах. Откуда ты взялся на моем пути, чтобы ясную мою совесть затуманивать облаками?
Ганнон. Счастливая встреча: друг с добрым советом — добрая примета в пути.
Трасимах. Может, она и счастливая, но не слишком приятная.
Это небольшое сочинение написано было Эразмом Роттердамским, — по его собственным словам, от нечего делать — во время продолжительного, при тогдашних путях сообщения, переезда его из Италии в Англию. Сам Эразм смотрел на это свое произведение, как на литературную безделку, — но своей литературной знаменитостью и своим местом в истории он обязан этой безделке во всяком случае не в меньшей степени, чем своим многотомным ученым трудам. Большая часть последних, сослужив в свое время службу, давным-давно опочили в книгохранилищах, под толстым слоем вековой пыли, в то время как «Похвала Глупости» продолжает до сих пор читаться, сравнительно немногими в латинском подлиннике, но, можно сказать, всеми в переводах, имеющихся в настоящую пору на всех европейских языках, и тысячи образованных людей продолжают зачитываться этой гениальной шуткой остроумнейшего из ученых и ученейшего из остроумных людей, каких только знает история всемирной литературы.
В тридцать третий том первой серии включено лучшее из того, что было создано немецкими и нидерландскими гуманистами XV и XVI веков. В обиход мировой культуры прочно вошли: сатирико-дидактическую поэма «Корабль дураков» Себастиана Бранта, сатирические произведения Эразма Роттердамского "Похвала глупости", "Разговоры запросто" и др., а так же "Диалоги Ульриха фон Гуттена.Поэты обличают и поучают. С высокой трибуны обозревая мир, стремясь ничего не упустить, развертывают они перед читателем обширную панораму людских недостатков.
Произведение величайшего мыслителя Эразма Роттердамского «Оружие христианского воина», поднимающее вечные вопросы морали и нравственности, борьбы человека со своими недостатками и невежеством, как никогда актуально в наше время, когда разгул Хаоса в умах людей может иметь гибельные последствия для всего человечества. Книга будет интересна всем, кто находится на пути духовных исканий и устремлен к Свету.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Незаконнорожденный сын священника, Эразм Роттердамский Дезидерий (Erasmus Rotterdamus Desiderius) родился 28 октября 1467 (по другим сведениям -1469) года в Роттердаме. В 1486 году принял монашество, вступив в братство каноников-августинцев.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.