Разговоры о кино - [9]

— «Бывшая»?

— Другой сценарий. Конкурс «Личное дело» проходил в «Искусство кино», с Балабановым в жюри.

— Помню я этот конкурс. Я тоже его выигрывал с «Экспедицией».

— Там я был в шорт-листе. Кстати этот сценарий я до сих пор не снял, его хотели снять многие кинокомпании. И то, что я был в шорт-листе из 900 сценариев — это приятно. По первому образованию я филолог, поэтому пишу. И учился я на сценарном у Миши Фатахова, поэтому я хорошо знаю, понимаю вас и очень уважаю. И вот этот фильм впервые в моей жизни, когда я снял что-то по чужому сценарию. Это первый случай, когда я что-то снял не по своему сценарию.

— Это очень интересно. Это ни такой частый случай, когда сценарист уходит в режиссуру. Я так понимаю, что ты изначально был телевизионщиком? Как это было? Ты сразу понимал, что будешь снимать кино или ты хотел быть сценаристом?

— У меня очень извилистый путь. Хочу дополнить твоё вступление. «Район тьмы», его первая серия — это может быть, как повод поговорить о других вещах. Ты же давно меня сюда звал и всё как-то не случалось. И вот нашёлся повод. В своё время я предложил тему, чтобы поговорить о работе режиссёра со сценарием. Недавно я конкурс проводил, на который прислали 160 сценариев, из которых мы отобрали, страшно сказать — шесть, из них можно снимать прямо завтра — два. Притом, что это такое полупрофессиональное сообщество. Поэтому мы можем о многом поговорить. По поводу того, как я пришёл в кино — у меня очень извилистый путь, потому что изначально я не телевизионщик, а филолог. Я учился в гуманитарной школе, где рисовал, писал и т. д.

— Подожди. Тогда давай расскажи, почему ты филолог?

— Всё дело в том, что я с семи лет, страшно подумать, пишу стихи.

— Я с шести. Кто раньше?

— Если это несчастье случается с ребёнком, то это уже на всю жизнь. Я пишу, и ты пишешь, миллионы пишут.

— А ты помнишь первое стихотворение своё, написанное в семь лет?

— Нет, я не помню. Я не такой фетишист.

— Я свое помню, но сейчас читать не буду, потом как-нибудь.

— До сих пор есть тетрадка, где-то она лежит. Я писал рассказы. Я не очень умный в принципе человек, туповатый и у меня не было шансов куда-то идти. Только филфак, потому что по всему остальному у меня были двойки и тройки. Я никогда не знал таблицу умножения.

— А когда ты понял, что хочешь именно писать? То есть в семь лет ты уже понимал, что: «Я поэт, зовусь Незнайка».

— Я до сих пор пишу стихи. У меня есть даже публикации за рубежом, в литературной газете меня публиковали, книга выходила, в альманахах стихи публиковались. Они и до сих пор выходят. В семь лет — это был какой-то порыв, откуда он взялся, не знаю. Может книжку какую-то прочитал. Это был момент, когда я сел и стал писать. С тех пор я не задавался этим вопросом. Писал и удалял очень много, выкидывал. Потом был телек, была журналистика, скорее всего это было вынужденное, потому что я пошёл в аспирантуру, появилась семья, надо было зарабатывать. Я вышел на Покровку в Нижнем Новгороде, я там родился и вырос — куда идти, где зарабатывать деньги? Меня звали на кафедру, но деньги реально можно было заработать только в журналистике. Я пошёл на первую попавшуюся телекомпанию. Там поработал, уехал, потом с телеком завязал, ушёл из журналистики. Сознательно и окончательно перестал этим заниматься, хотя это была очень интересная работа — репортёром новостей с микрофоном, в поле. Я был на войне, когда город Цхинвале был завален трупами. Где я только не был: у Путина интервью брал, у Сердюкова, он тогда ещё не воровал. В общем, очень интересная, насыщенная была жизнь. И за рубежом работал корреспондентом. А потом мне захотелось узнать эту жизнь сермяжную: я был в каких-то деревнях, сёлах, видел коров, которые тонули в грязи. То есть жизненный опыт, образный опыт, некая коллекция визуальных образов, типажей человеческих, речевых каких-то слепков, она очень большая. Сейчас профессия журналиста, она совсем для подонков, судя по тому, что сейчас происходит, тогда этого ещё не было. Я очень хорошо помню, когда меня в первый раз, наверное, год 2006 был, подозвала генеральный директор и сказала: «Сеня, не надо в эфире говорить „Путин“, надо говорить или „президент Путин“, или „Владимир Путин“. Нельзя называть односложно». А я тогда был телеведущим, сидел и вёл эфиры. И где-то с того момента телевидение начало заканчиваться и для меня, но не по этой причине. Тогда в этой работе меня привлекала вот эта репортёрская деятельность.

— А ты понимал тогда уже, что ты это куда-то складываешь себе, в копилочку какую-то?

— Абсолютно нет. Вот я жил, была работа, были жёны, была жизнь большая, широкая. Я совершенно не задумывался, чтобы что-то запоминать, но какие-то картинки сидят, конечно, и их много. Если интересно, я могу привести пример одного такого шокового случая, когда мне ветеран войны стал предлагать взятку. История в том, что он хотел, чтобы мы записали его интервью. Он был и у главного редактора. И я записал интервью. А мне все говорили: «Он сумасшедший, он ходит по все каналам, и ты сумасшедший будешь его показывать». Я вышел в коридор, и он подходит и даёт мне мятые деньги, какие-то 400 рублей, чтобы я показал это интервью. Я тем же вечером показал всё, что у меня было. Свёл с ума всё начальство наше. Вот были какие-то такие безумные случаи с людьми.