Разговор с молодым другом - [22]

— Воробьев, Удодов, Саксонов, — проговорил он и радостно улыбнулся.

Мы поняли его: ведь Воробьев, Удодов и Саксонов завоевали здесь звание чемпионов мира, и швед, произнося их имена, несомненно, хотел сделать нам приятное.

— Спасибо, товарищ, — сказали мы ему, горячо пожимая руки.

— Товарищ, да, товарищ, — радостно повторил он.

Посмотреть товарищеское состязание между национальными сборными собралось около пяти тысяч зрителей. Хозяева не смогли оказать сопротивления нашей команде ни в одной весовой категории и проиграли. В тот вечер я установил новый рекорд СССР в рывке-139 килограммов, а Женя Новиков в жиме — 145.

— Хорошо все-таки, что не подрались в самолете, — пошутил в раздевалке Женя. На следующий день к нам в гостиницу пришел корреспондент шведской спортивной газеты. Он принес написанный им репортаж о матче.

— Прошу оставить на этой газете ваши автографы.

Оказалось, что наш гость коллекционирует автографы советских спортсменов. Он показал нам свои «трофеи» — подписи Льва Яшина, Бориса Токарева и других советских атлетов.

— Я люблю советский спорт и знаю, что за ним — будущее, — сказал он на прощание.

Всюду, где нам приходилось бывать, нас встречали тепло и сердечно. Особенно теплыми были проводы на аэродроме. Сюда прибыли представители тяжелоатлетического союза, все участники матча, многие любители спорта.

— Приезжайте еще…

— Привет Москве! — всюду раздавались возгласы.

Сели в самолет в приподнятом настроении.

— Петь хочется, — говорит Женя.

— Спой, Женя!

— Удобно ли?

— Пойте, товарищи, — вступает в разговор наш сосед норвежец, служащий посольства в Москве. — Пойте.

Евгений долго смотрит в иллюминатор и вдруг очень тихим приятным голосом затягивает:

Прощайте, скалистые горы,

На подвиг Отчизна зовет!

Мы вышли в открытое море,

В суровый и дальний поход.

Стихли разговоры. Теперь только были слышны монотонный гул моторов и любимая песня моряков. Здесь, на высоте в семь тысяч метров, в чужом самолете, среди людей, многие из которых даже не знали нашего языка, она звучала особенно торжественно и величаво. Жаль только, что певец, почувствовав общее внимание, смутился и замолчал. И тут же юная стюардесса преподнесла ему небольшой букетик цветов.

За разговорами, шутками, смехом не заметили, как подлетели к Москве. Вскоре мы уже были на широком поле Внуковского аэродрома, в кругу родных и друзей. Сели в машину. Роман Павлович, перегнувшись через спинку сиденья, сообщил мне:

— Леша, через тридцать дней первенство Москвы.

— Знаю.

— Посмотрел я наши с тобой графики и решил: нужно бить рекорды в сумме и толчке.

— Да я уж и сам об этом думал.

До соревнований оставалось четыре недели. Как важен в жизни спортсмена этот предстартовый период! Нужно найти в режиме ту золотую середину, которая не позволила бы потерять форму и избавила бы от переутомления. Роман Павлович в эти дни сам контролировал мою нагрузку, советовал больше бывать на воздухе. Был еще один человек, который всегда оказывал мне неоценимую услугу. Это моя жена. Она же и мой врач, и учитель, и повар.

Ведь питание тяжелоатлета, да еще работающего с предельным весом, — дело сложное. Могу с уверенностью сказать: редко кто еще так знает тонкости тяжелоатлетического спорта, как Лиза.

— Леша, заканчивай зарядку, завтрак готов! — зовет она и ставит на стол румяные сырники, цветную капусту в сухарях. «Значит, сегодня тренировочный день», — сразу вспоминаю я. Легкий завтрак — верное тому свидетельство.

Наступил день соревнований. Чемпионат столицы разыгрывался во Дворце спорта «Крылья Советов». Жил я тогда на улице Горького и решил пройтись пешком. На углу улицы Правды ко мне обратился молодой парнишка:

— Дяденька, нету лишнего билетика?

— Куда это? — не понял я.

— Да вы что, в самом деле, дяденька? — обиделся он. — На штангу…

— А разве нет билетов?

— Давно нету…

Действительно все места оказались занятыми. При виде переполненного зала настроение еще больше повысилось.

Состязания прошли успешно. Я установил два новых рекорда СССР в толчке-175,5 килограмма и в сумме троеборья — 450. Теперь все три высших достижения для атлетов тяжелого веса принадлежали мне.

Провожаемый горячими аплодисментами, я ушел с помоста и в раздевалке чуть не столкнулся с Яковом Григорьевичем Куценко.

— Обокрал, обокрал, — нарочито жалобно проговорил он. — Последние рекордики отнял. Ну, дай-ка хоть расцелую тебя, единоличник ты эдакий!..

Было уже поздно, когда мы вышли на улицу. Потеплело. Бесшумно, словно кусочки ваты, падали снежинки.

— Чудесная погодка, — сказал Яков Григорьевич, — давай пройдемся.

Усталость уже прошла, и я охотно согласился.

— Порадовал сегодня ты нас, — сказал он вдруг, когда мы вошли в сквер, ведущий к Белорусскому вокзалу. — Но останавливаться нельзя. Сам посуди, до слез обидно, что наша богатырская страна на первенствах мира вот уже четвертый год выступает без тяжеловеса.

— Да мне самому стыдно, — перебил я его.

— Стыдно… Стыдиться — не хитрое дело. Нет, брат, ты вот добейся, чтоб не было такого позора. Улавливаешь?

Да, я «улавливал» все, что говорил мне Яков Григорьевич, но я понимал, что задача эта была трудной и на первый взгляд просто невыполнимой. Ведь я отставал тогда от лучшего в мире результата в сумме троеборья на тридцать два с половиной килограмма! И все же я не падал духом. Втайне я надеялся, что когда-нибудь я все-таки добьюсь права выступать на первенстве мира. В самом начале весны первая и вторая сборные команды Советского Союза вылетели для участия в товарищеских матчах в Египет и Ливан. 25 марта самолет оторвался от взлетной полосы Внуковского аэродрома. Внизу, ослепительно сверкая на солнце, еще плотным слоем лежал снег, и подернутая ледком река казалась куском громадного зеркала. А в Каире нас встретило по-летнему жаркое солнце.