Разговор с молодым другом - [14]

Не терял я связи и с теми, кто ушел из секции. Однажды почтальон принес письмо из далекого Норильска. Я с нетерпением вскрыл конверт — ведь — туда уехал мой друг, выпускник Московского государственного университета Александр Сумный. «Неужели это он черкнул? — забилось сердце. — Не забыл, значит».

И действительно, это писал Саша. Далекий город с суровым климатом встретил его приветливо. «Здесь чудесный, трудолюбивый народ. Много любителей спорта, особенно бокса и штанги. Очень жалею, что в свое время не изучал методику преподавания. Мне сейчас поручили руководить секцией штангистов, а теоретические знания очень слабы», — сообщал Сумный.

Прочитав письмо, я поехал к Роману Павловичу.

— Нужно помочь Саше!

— Правильно, нужно, — сказал он, прочитав письмо. — Но как?

— Давайте посылать ему методические разработки.

— Но ведь переписывать их очень кропотливое дело.

— Ничего, это я беру на себя.

— Что ж, давай…

С тех пор у нас с Сашей началась регулярная переписка. Мы с Романом Павловичем посылали ему методические планы, конспекты занятий, различную литературу. А в ответ получали рапорты: «Секция прибавилась на восемь человек; появилось два перворазрядника; проведены массовые соревнования силачей».

Уехал из Москвы и Сергей Николаевич Шелешнев, кандидат технических наук. Он перебрался в Новосибирск. Сергею Николаевичу уже сорок лет, но совсем недавно он еще участвовал в розыгрыше первенства города и занял третье место. «Дело, конечно, не в этом, — писал он мне после состязаний, — занятия спортом помогают оставаться бодрым и молодым».

В июне 1951 года, сдав экзамены в техникуме, я отправился в Выборг. Этот красивый древний город стал на время огромной спортивной базой, где сборные команды страны проводили тренировки, готовились к Олимпийским играм, до которых оставался один год. Напряженно шли тренировки. Закончив свои занятия, я наблюдал за работой более опытных штангистов. Мне хотелось лучше разобраться в том, что общего в технике рывка у лучших спортсменов, а что разделяет их. Привитая тренером привычка — думать, творчески осмысливать все — принесла мне тогда особенно большую пользу. Эти дни были днями глубоких раздумий. Я понимал, что спортсмен должен уметь в любое время объяснить свои действия, следить за соперниками, учиться у победителей и у побежденных… Здесь, в Выборге, я сопоставлял свои прежние выступления с настоящими, беседовал с ветеранами тяжелой атлетики. Постепенно мной все больше и больше овладевала одна мысль, одна догадка. И вот, наконец, однажды я пошел на почту и отправил Роману Павловичу (он оставался по служебным делам в Москве) телеграмму: «Немедленно вышлите кинограммы рывка, начиная самых первых. Жду нетерпением. Алексей».

Посылка пришла на шестой день. Я нес ее домой, как драгоценность. Маленькие, пожелтевшие от времени фотографии и сравнительно свежие кадры, сопоставленные друг с другом, должны были ответить, прав я или не прав. Должны были или помочь избавиться от ошибки, или сделать тайну рывка еще более загадочной и непонятной.

Засев в уютном номере гостиницы, я разложил кинограммы многих лет, начиная от первых своих шагов в спорте и кончая сделанными уже в Выборге. Кинограммы говорили о многом. Они наглядно показывали, что в моей технике выполнения рывка произошли серьезные изменения. Первое время я брал очень высокий старт, применял широкую, по сравнению с другими атлетами, расстановку ног. Может быть, все это было не очень красиво со стороны и не совсем похоже на классические приемы, но мне так работать было удобнее. И результаты росли.

Но старшие товарищи, Роман Павлович и тренеры сборной, настойчиво советовали мне, как они выражались, «забыть самого себя» и освоить классические образцы, то есть принимать более низкий старт, выпрямить спину, изменить расположение рук на грифе штанги. Сравнивая кинограммы, мы увидели с Воробьевым, что все эти пожелания тренеров были выполнены мной.

— Понимаешь, Аркадий, — говорил я Воробьеву, — сейчас я все больше думаю о том, что зря согласился на перестройку. Не по нутру она была мне с самого начала…

— Да, с привычками надо считаться, — согласился Аркадий. — Тем более, что дело здесь, может быть, не только в привычке, а в каких-то особенностях организма… Но единолично не советую решать. Приедешь в Москву, побеседуй обстоятельно с тренером.

Но ждать мне не хотелось, и я решил тут же написать письмо Роману Павловичу. «Дорогой Роман Павлович, — писал я ему, — вы всегда учили меня вдумчиво относиться к своим спортивным занятиям. Неудача в Каунасе заставила меня искать ее причину. И вот сейчас, еще раз изучив кинограммы, я думаю, что нами допущена ошибка. Не следует ли вернуться к старому? К тому, что больше подходило и — я уверен — подходит мне. Я за это. Но ничего не хочу предпринимать без вашего „благословения“.»

Ответ пришел очень скоро. «Алексей, — писал мне Роман Павлович, — письмо заставило меня серьезно задуматься. Я сам не раз говорил, что спортсмен и тренер должны творчески подходить к решению всех вопросов. Говорил, а на деле забыл об этом. Правым, как видно, оказался ты. Что ж, начнем все сначала. Когда? Как только ты вернешься».