Разговор пяти путников об истинном счастье в жизни - [6]

Афанасий, Его-то, умирая, оставляет ученикам своим Христос? Афанасий. А как его оставил им, так на земле совсем отделался?

Лонгин. Совсем.

Афанасий. Да можно ль всем достать его? Лонгин. Можно всем.

Афанасий. Где ж его можно достать?

Лонгин. Везде.

Афанасий. Когда?

Лонгин. Всегда. Афанасий. Для чего ж не все имеют?

Лонгин. Для того что иметь не желают!

Афанасий. Если можно всем его достать, почему ж Павел называет всяк ум или понятие превосходящим? Лонгин. Потому что никто не удостаивает принять его в рассуждение и подумать о нем. Без охоты все тяжело, и самое легкое, Если все сыновья отца оставили и, бросив дом, отдались в математику, в навигацию, в физику, можно справедливо сказать, что таковым головам и в мысль не приходит хлебопашество. Однако земледелие вдесятеро лучше тех крученых наук, потому что для всех нужнее. Сей мир, будто неоцененное сокровище, в доме нашем внутри нас самих зарыто. Можно сказать, что оное бродягам и бездомным на ум не всходит, расточившим сердце свое по пустым посторонностям. Однако оное далеко сыскать легче, нежели гоняться и собирать пустошь по околицам. Разве ты не слыхал, что сыновья века сего мудрее, нежели сыны ныне? Афанасий. Так что ж? Лонгин. Так то ж, что хотя они и дураки, да сыскивают свое. Афанасий. Что ж далее? Лонгин. То далее, что оно не трудно, когда добрые люди хоть неповоротливы и ленивы, однако находят. Афанасий. Для чего молодые люди не имеют мира, хотя они остры? Лонгин. Для того, что не могут и подумать о нем, поколь не обманутся. Афанасий. Как? Лонгин. Кого ж скорее можно отвести от дома, как молодых? Если целый город ложно закричит: "Вот неприятель, вот уже под городом!" — не бросится ли молодой детина в камыши, в луга, в пустыни? Видишь, в чем вся трудность? Ему не тяжело дома покоиться, да сводят с ума люди и загонят в беспокойство. Афанасий. Как зги люди зовутся? Лонгин. Мир, свет, манер. В то время послушает ли тот молокосос одного доброго человека? Афанасий. Пускай хоть целый день кричит, что ложь — не поверит. А как сей добрый человек называется? Лонгин. Тот, что не идет на совет нечестивых. Афанасий. Как ему имя?

Лонгин. Христос, Евангелие, Библия. Сей один ходит без порока: не льстит языком ближним своим, а последователям и друзьям своим вот что дарует: "Мир мой оставляю вам…" "Мир мой даю вам…" "Не как мир дает…" Яков. Не о сем ли мире Сирахов сын говорит это: "Веселье сердца — жизнь человеку и радость мужа — долгоденствие". Лонгин. Все в Библии приятные имена, например: свет, радость, веселье, жизнь, воскрешение, путь, обещание, рай, сладость и пр. — все те означают сей блаженный мир. Павел же его (слышь) чем именует: "И Бог мира будет с вами". И опять: "Христос, который есть мир наш…"

Яков. Он его и Богом называет?

Лонгин. Конечно, се-то та прекрасная дуга, умирившая дни Ноевы. Яков. Чудеса говоришь. Для чего ж сей чудесный мир называется Богом? Лонгин. Для того, что он все кончит, сам бесконечный, а бесконечный конец, бесконечное начало и Бог — все одно. Яков. Для чего называется светом?

Лонгин. Для того, что ни в одном сердце не бывает, разве в просвещенном. Он всегда вместе с незаходящим светом, будто то сияние его. А где в душе света этого нет, там радости жизни, веселья и утехи нет, но тьма, страх, мятеж, горесть, смерть, геенна. Яков. И странное, и сладкое, и страшное говоришь, Лонгин. Так скажи ты, что лучше сего? Я тебя послушаю. Афанасий. Слушай, брат! Лонгин. А что? Афанасий. Поэтому сии Павловы слова — "сила Божья с нами" — сей же мир означают? Лонгин. Думаю. Афанасий. Так видно, что ошибся Григорий; он перед тем сказал, что добродетель трудится рыскать счастье, назвал ее по-эллински и римски крепостью и мужеством, но когда крепость означает мир, то она сама и счастье есть. На что ж ее искать и чего? Ведь крепость и сила — все то одно? Лонгин. Вот какое лукавство! Когда б ты был столь в сыскании мира хитр, сколь проворный в осмеянии и примечании чужих ошибок! Сим ты доказал, что сыновья века злого мудрее сынов Божьего света. Не знаешь ли ты, что и самого счастья истинного поиск есть то шествие путем Божьим и путем мира, имеющим свои многие степени? И не начало ли это есть истинного счастья, а чтобы находиться на пути мирном? Не вдруг восходим на всеблаженный верх горы, именуемой Фазга, где великий Моисей умрет с сей надписью: "Не отемнеют очи его, не истлеют уста его". Незаходящий свет, темную бездну наших мыслей просвещающий на то, чтоб усмотреть нам, где высокий и твердый мир наш обитает, он же сам и побуждает сердце наше к восходу на гору мира. Для чего ж не зваться ему миром и. мира имеющего крепостью, если всему благу началом и источником? Кто не ищет мира, видно, что не понимает бесценной цены его, а усмотреть и горячо искать его обе сии суть лучи блаженного правды солнца, как два крыла святого духа. Григорий. Перестаньте, друзья мои, спорить: мы здесь собрались не для хвастливых любопрений, но ради соединения желаний наших сердечных, дабы через сопряжение исправнее устремлялись, как благоуханный дым к наставляющему заблуждающихся на путь мира. Поощряет к сему всех нас сам Павел, вот. "Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, о всем благодарите". Велит всегда питать внутри мир и радость сердечную и будто в горячую лампаду елей подливать. Л это значит — непрестанно молитесь, то есть желайте его вседушно, ищите — и обретете. Я знаю, что клеветник всегда беспокоит душу вашу, дабы вам роптать и ничем от Бога посылаемым не довольствоваться, но вы лукавого искусителя, то есть мучителя, отгоняйте, любя, ища и храня мир и радость. Сей день жизни и здоровья душ ваших: потоль вы и живы, поколь его храните в сердцах ваших. О всем зрелым разумом рассуждайте, не слушая наушника дьявола, и уразумейте, что вся экономия Божья со всей вселенной исправна, добра и всем полезна есть. Его именем и властью все-все на небе и на земле делается; говорите с разумом: "Да святится имя твое, да будет воля твоя…" И избавит вас от лукавого. А как только сделаетесь за все благодарны, то вдруг сбудутся на вас эти слова: "Веселье сердца — жизнь человеку". Афанасий. Кажется, всегда был бы спокоен человек, если бы в свете все по его воле делалось.