Раздел имущества - [6]

Она с благодарностью взглянула на него, но разговор, который обещал быть интересным и поучительным, вскоре был прерван другим мужчиной, который неторопливой походкой приблизился к ним. Она видела его в холле и на основании его роста, щек с багряным румянцем и копны седых волос с розоватым отливом сделала верный вывод о том, что он англичанин.

— Робин Крамли, — представился он. — Случайно подслушав ваш разговор, я не мог не заметить, что вы говорите по-американски. Знаете, как говорят: наш общий язык, который нас разделяет.

Эми попыталась угадать, сколько ему лет, — около пятидесяти или даже за пятьдесят. Он был одет в мешковатый костюм в тонкую серую полоску и говорил высоким, немного дрожащим голосом. Он сказал, что он поэт, или, возможно, даже «тот самый поэт», но трудно было представить, как он читает стихи таким голосом. Крамли развеял неприятное впечатление от произошедшего инцидента.

— Не обращайте на них внимания, дорогая. При всей своей хваленой рациональности француз есть воплощение приобретенных мнений и вряд ли способен думать самостоятельно.

Эми благодарно улыбнулась в ответ на это утешение.

— Я знаком с Веннами, — добавил он. — Немного, с ним. Ужасно. Он англичанин.

— Да? — сказала Эми.

Она ничего не слышала о Веннах.

— Удивительно, что они здесь. Я путешествую с Маулески. Князь и княгиня де Маулески. Вон они. Вы не знакомы?

Кивком головы он указал на невысокую пару, стоявшую у стола с напитками. У обоих были блестящие крашеные черные волосы. Эми не была с ними знакома, но их ей показывали: в отеле не преминули упомянуть о небольшой гостившей у них компании князей и баронов. Для Эми все они были какими-то нереальными, как актеры на сцене, и наводили ее на мысль о «Театре шедевров»[9]. Хотя, конечно же, эти люди не были актерами, они существовали на самом деле. Каким-то образом сознание того, что находишься в одном месте с титулованными особами, приносило согревающее душу удовлетворение. Это был наилучший способ почувствовать особую европейскую историю, реальность иных социальных структур и того, что только благодаря капризу судьбы ты стала американкой, хотя могла бы сейчас, в эту самую минуту, из-за недовольства какого-нибудь предка своей судьбой, говорить по-французски, или по-румынски, или по-голландски.

Сама она, наверное, говорила бы по-голландски: некоторые ее предки были голландцами, еще во времена Петера Стейвесанта[10], хотя кого только не было в их роду с тех пор. В ее семье было не принято вспоминать о Европе. Однако и в ее окружении в Пало-Альто европейские предки были, так сказать, не в моде, и ее идея разыскать свои европейские корни подверглась нападкам как неправильная, евроцентричная, свидетельствующая о благосклонности к цивилизациям а passé[11] с их безнравственными колонизаторами; но ей все же было интересно разузнать о них. Она надеялась дать бой этой национальной черте — отсутствию интереса к истории, — хотя часть ее окружения и соглашалась с ней: к чему задумываться об истории, если это ничего не изменит?

Было бы интересно познакомиться с князем, решила она, но о чем с ним говорить?

— Где вы сегодня катались? — спросила она г-на Крамли.

— Катался? Moi?[12] Я не катаюсь, дорогая, но у меня пристрастие к снегу, к ощущению величия, которое дают горы, к целебному воздействию горного воздуха.

«Может, он болен?» — подумала Эми. Эта мысль давала возможность представить нового знакомого в романтическом свете: поэт, поправляющий здоровье в Альпах. Он выглядел вполне здоровым, хотя был и не очень молод. Вдруг он пьет? Она замечала, что такое довольно часто случается со многими англичанами, по крайней мере с теми, которые приезжали в Пало-Альто. Робин Крамли взял с подноса у проходившего мимо официанта два бокала с шампанским и один протянул ей.

— А вы, по всей видимости, янки. И что привело вас сюда?

— Ну, в общем-то, желание покататься на лыжах.

— Как это скучно! Это значит, что вас не будет весь день и вы не пообедаете со мной. Тем не менее вы как-нибудь должны будете присоединиться к нам с Маулески за ужином. А с Веннами дело плохо. И все-таки они еще живы, хотя и не вполне, но это уже кое-что! Конечно, кто знает, сколько они протянут. Быть заживо погребенным — вот участь, которая меня всегда особенно ужасала. Лыжи — это для сумасшедших, честное слово.

Глава 3

Кип Кэнби, еще один постоялец отеля, тоже американец, симпатичный паренек лет четырнадцати с открытым лицом, не обращал никакого внимания на снег и небо. Он оказался в затруднительном положении, вынужденный общаться со своим племянником Гарри, малышом восемнадцати месяцев от роду, в то время как мама и папа Гарри катались на лыжах. У Кипа не было никаких навыков няньки. Он думал, что у такого прекрасного отеля, как «Круа-Сен-Бернар», будут и игрушки, и детский манеж, и что там еще необходимо ребенку, а ничего не было. Правда, он и не спрашивал.

Родители Гарри пока не возвращались. Кип вызвался посидеть с ребенком, потому что понимал, какую щедрость проявил его зять Адриан, пригласив его приехать сюда. Часы показывали уже четыре часа, Адриана и Керри все еще не было, и маленький Гарри капризничал. Кип тетешкал его на колене, приговаривая что-то вроде «ну-ну, дружок» или «мы едем-едем-едем», впрочем, без всякой пользы. В конце концов он надел наушники своего «Уокмэна» и перестал обращать внимание на хныканье Гарри. Но время катилось к вечеру, и ему волей-неволей пришлось задуматься сначала о бутылочке для Гарри, потом о каше для Гарри и наконец о том, чтобы поменять подгузник Гарри. Фу-у-у!