Раздел имущества - [40]

— Bonsoir[70]. Привет, — сказал он. — Copains de la tempête, — и, сразу сообразив, что она не поняла, перевел: — Товарищи по несчастью. Вы разве не говорите так по-английски? Не хотите ли чего-нибудь? Коньяк?

Эмиль исчез на несколько минут и вскоре появился с двумя бокалами бренди. Сев рядом с Поузи, он дал ей закурить. Она рассказала ему о Руперте и поездке за сейфом в надежде подать знак, что она сегодня одна.

— И что за сокровища были извлечены из пресловутого coffre? Вам сообщили?

— Они не смогут его открыть до завтра.

— Ага. У бедняги есть еще один день жизни.

— Жизнь отца от этого не зависит, — сказала Поузи.

В ней поднималось раздражение из-за отчужденного тона Эмиля, в котором сквозило едва заметное обвинение в жестокости и прагматизме.

— Не зависит? Alors[71], ему повезло. Как вы знаете, моя жена отказывается приезжать, и поэтому я здесь.

— Я думала об этом, — призналась Поузи. — Мы никогда не слышали о вашей жене. Это был сюрприз. Как ее зовут?

— Виктуар.

— Я имею в виду — ее мать?

— А, «достопочтенная» — я правильно выражаюсь? — Жеральдин Шастэн.

Эмиль рассказал Поузи то немногое, что он знал о раннем замужестве Жеральдин, или связи, или встрече на одну ночь, то есть о Жеральдин и Венне.

— Мой отец знал о Виктуар?

— Думаю, знал… Хотя, если честно, не имею понятия.

— Она на меня похожа?

— Не очень. Может, только светлым цветом волос и кожи. Мы, смуглые парни, летим на эту приманку, как мотыльки на огонь. Она старше вас и, возможно, более худая. Я бы сказал, у нее нет вашей чувственной красоты.

Его глаза встретились с глазами Поузи. И снова она ощутила почти что неприятное плотское желание.

— Возможно, отец ей что-то оставил, — сказала Поузи.

— Знаете, во Франции в этом деле последнее слово не за отцом. Конечно, он что-нибудь ей оставил, если было, что оставлять. Вы имеете представление о финансовых делах отца?

— Да не очень. Я с удивлением узнала о золотых монетах и о Боннаре.

— Хотя незаконнорожденные дети могут получить не такую большую долю, как законнорожденные.

— Законнорожденные — это мы с Рупертом и еще, конечно, Гарри, этот младенец. Но мы думаем, что он мог все оставить своей новой жене. Он мог бы это сделать, ведь так? — Она не могла заставить себя произнести «Керри». В конце концов, этот мужчина был ее союзником и должен понять. — Он был к ней очень привязан.

Перед мысленным взором Поузи встали те сцены между матерью и отцом, свидетельницей которых она была и которые происходили из-за Керри.

— Мадам Венн сегодня лучше, — сказал Эмиль. — Но нет, она не может унаследовать все, ведь мы во Франции. А здесь со времен Наполеона право престолонаследия в основном гарантируется детям.

— Ну, во всяком случае, папа еще жив, — виновато произнесла Поузи.

Пауза.

— Он умер, и вы это знаете.

Поузи пристально смотрела на свой бокал, сердце ее громко стучало, но не из-за мысли о смерти отца, а из-за присутствия рядом Эмиля. Неожиданно у нее возникла смутная догадка о том, куда их могут завести эта близость, разговор и выпитый бренди, и она сказала себе: «Почему бы и нет?» Что ей за дело до почти что эфемерной сводной сестры, которой здесь даже не было? Если вы не можете вести себя как совершенно испорченный человек в такой стрессовый, неестественный период, как этот, то тогда когда же? Сегодня для этого идеальное время, Руперта нет… Мысли ее путались, она старалась придумать, что бы сейчас сказать.

— Мне очень понравилось с вами в постели, — внезапно сказала она, удивляясь своему жалобному элегическому тону. — Как вы думаете, мы не могли бы, в последний раз… Я имею в виду…

Она потом обдумает его выражение лица. Хотел ли он сказать «нет» или «да». С ее-то везением, она этого так никогда и не узнает, потому что к ним приближался Кристиан Жафф. Он наклонился к Поузи и прошептал, что прибыл господин Осуорси, он просил сообщить ей о своем приезде, и не пройдет ли с ним мадемуазель?

— Хорошо, спасибо, — ответила Поузи. Она встала. — Господин Осуорси — это адвокат моего отца, полагаю, мне надо с ним поговорить.

Эмиль кивнул и поднялся вместе с ней. Он мог бы сказать, что подождет ее, пока она не закончит свой разговор с господином Осуорси, но вместо этого он произнес:

— Спокойной ночи. Уверен, завтра мы увидимся.

На его лице было написано совершенное равнодушие к перемене ее эротических планов, независимо от того, чтó он собирался ей ответить. Выходя из бара, Поузи была уже более чувствительной к тому, что сейчас произошло, — о чем она только думала? — но она простила себя за свою склонность к экзотическому мужу сестры, в каких бы родственных отношениях они ни состояли: все они находились в стрессовой ситуации.

Господин Осуорси стоял у стойки администратора, опираясь на саквояж. Седые волосы и строгая одежда позволяли безошибочно распознать в нем англичанина. Чувствовалось, что он не в своей тарелке. Мокрый от снега, он сохранял на лице сердитое и строгое выражение, как у судебного пристава. Он пожал Поузи руку и спросил, недовольно морща лоб:

— А где же Руперт?

— Здравствуйте, господин Осуорси. Руперт уехал с французским управляющим отца, чтобы вскрыть его сейф для хранения ценных бумаг, пока отец еще жив.