и он выходил из большой игры при полном сохранении собственного достоинства. Всем его существом овладела приятная эластичность. То был один из самых весёлых дней в его жизни, а руку, которой ему словно бы пришлось пожертвовать за свою вину и которой достался удар не на шутку разгневанного, но так-таки несколько слишком разгорячённого мужа, он поцеловал, придя домой. Значит, случается такое, что человек целует руку самому себе. Разбойник восхищался многострадальной рукой, и ему хотелось приласкать её, как если бы она была ребёнком, которого несправедливо наказали. Бедная рука ничего не могла поделать с тем, что разбойник повёл себя не самым великосветским образом. Какая счастливая находка, то, что есть руки, принимающие на себя удары, которые предназначались голове, где живёт и правит шалость. Приношу извинения, если я слишком размотал нить повествования этой истории с тростью, поскольку считаю, что она достойна внимания. Он смотрел на руку и говорил ей: «Да, срам всегда достаётся на долю хороших». И он высмеял её за то, что она была наказана. Зачем она его защищала? Зачем поднялась над ним как щит? Потому что была его природной служанкой? И за тем ли нужны слуги, чтобы принимать на себя гром и молнии, и тычки, и что там ещё, не знаю? Неужто хорошие всегда должны расхлёбывать то, что заварили нехорошие и опрометчивые? Как бессердечно прозвучал его смех в его ушах! «Но ведь ты моя», — пришло ему в голову сказать и ей, и себе. Значит, из-за того, что она была его собственная, ей было плохо. А может быть, она этому радовалась. Есть души, которые замечают, как в них поднимается и переходит в сознание глубоко запрятанная радость, только когда им удаётся помочь предотвратить какое-нибудь несчастье, когда они перенесли боль, когда из-за чего-то высшего понесли ущерб, испили и приняли в себя унижение и оскорбление. Такие души находят красоту и свежесть, утоление жажды только под проливным дождём несправедливости. И рука казалась счастливой и словно улыбалась хозяйской беспощадности. Вот если бы таких душ, как у этой немой руки, было много, и если бы эти души можно было пробудить для целей одного определённого целого! Сколько сил пропадает зря, томится жаждою применения, жизни, гибели на пике свершения. Только зачем разбойник смилостивился и дал руке удовлетворённого шлепка? Как мы все любим играть в великих, в снисходительных. Те, кто бесчувственен. Ничто не внушает такой веры в своё трудолюбие, как мысль о собственной ограниченности, духовной и чувственной. Возможно, мы в этом абсолютно правы. Прежде чем взять себя в руки, человек освобождается от чувств. Господство над собой означает выход за рамки чувств, в которые, тем не менее, иногда хочется и нужно возвращаться. Таким образом, каждое господство оказывается шатким. И потому слуги, те, кто принимает на себя удары, оказываются натурами сильнейшими, более цельными. А господство оказывается сопряжённым с беспокойством и потребностью в помощи. Мучения бывают двух видов, сладкие и горькие. Господство, таким образом, есть задача непосильная и болезнетворная. И весьма возможно, что кому-то великому доставило бы удовлетворение припасть к моим ногам. О, какой светлый смех вырвался у него, когда он это подумал. Что у него за идеи. Он не в своём уме. Но если бы некто великий, некто регент, всё-таки разразился как следует смехом. Жила-была однажды королевская дочь, которая не умела смеяться. Была черства как камень. Всегда спокойна. Её с детства учили всегда хранить спокойствие. Когда она видела, как другие глядят на мир со смехом, со вздохом, с лукавством и т. д., ей становилось необъяснимо беспокойно. Она начинала прямо-таки страшиться себя. Так что она дала объявление, что того, кто заставит её рассмеяться от души, она возьмёт в мужья, и таковой сразу же объявился. Это был ремесленник, парень только внешне несколько глуповатый. Не успев ещё как следует его рассмотреть, она уже стала громко смеяться. Но только из - за этого она ещё не собиралась становиться его женой. Её гордость восставала от мысли выйти замуж за портного. Но она его, тем не менее, и получила, и взяла. Итак, мы приступили к ручной работе. Она даст материал для следующей главы. Как у меня задрожали сегодня руки и ноги, когда я самым поверхностным образом вообразил себе, как буду вести к ней невоспитанного негодника. К кому?
С неспешностью рецензента я продолжаю писать и откровенно заверяю тебя, Эдит, что, если ты ещё не достигла повсеместной известности, то со временем достигнешь, потому что вокруг тебя циркулируют элегантнейшие истории по всем салонам неместных столиц. Не грусти, пожалуйста, и не делай такое «лицо», как будто дождь не прекращается уже недели, а то и месяцы. Со всей вежливостью я, тем не менее, свожу с тобой некоторые счёты. Где ты сейчас находишься, мне непонятно. Не слишком ли редко ты показываешься в обществе? Последний раз тебя видели в чёрной шляпке с ниспадающими по великолепной спине длинными лентами. Только не пренебрегай собой. То, что мы имеем здесь сообщить, есть наша абсолютная предвзятость по отношению к тебе. С разбойником же, возлюбленной которого ты являешься, дело обстоит иначе. Он находится на нашем попечении и по нашей же просьбе сообщает без утайки всё, что произошло между вами на предмет романтики и проч. Перво-наперво он сообщил, что подарил тебе бриллианты, которые ты приняла, ничуть не переменившись в лице. Потом он, правда, признался, что солгал нам. За это он был нами отруган. Рюген, остров, расположенный в Балтийском море, тебе ведь, кстати, судя по всему, не известен? Его разбойник измерил шагами вдоль и поперёк. Он видел свет побольше твоего, ты-то ведь не добралась и до Парижа. Основным преимуществом, которое ты можешь ему предъявить, остаётся твоё положение несравненной красавицы в ресторанной зале. В каждом заведении имеется своя «несравненная красавица». Однако как у тебя обстоят дела с манерами? С тобой нет нужды говорить околичностями. Нас окружают влиятельные друзья. Ты не в силах тягаться с нашим контролем над ходом событий. Разбойник заверил нас, что оделял тебя всяческими знаками внимания. Мы берём его под защиту ровно настолько, насколько, как нам кажется, он того заслуживает. На самом же деле, тебе не стоит бояться наших слов. Твоим обаянием пропитано полмира, в особенности, окололитературного. Тобой интересуется множество дам. Все они придерживаются мнения, что разбойник обошёлся с тобой дурно. Но я, его радетель, другого мнения. Он любил тебя и любит и по сей день, как никогда не сможет или не смог другой. Через третье лицо он передал тебе букет роз на сумму в двенадцать франков, и ты сочла за благо оставить цветы у себя. Странное поведение, принимать подарки и притом не удостаивать дарящего даже взглядом. Скажи ты нам, золотая наша, кто тебя такому научил? Разбойник, к твоему сведению, неоднократно посещал учительницу, которая всякий раз, когда она с ним или он с ней беседовали, выкладывала на стол револьвер, чтобы ответить применением оружия на любое нарушение этикета. Об этом ты, похоже, и не догадывалась. В то же самое время, когда он добивался твоей благосклонности, он добивался благосклонности и у другой, которая, как и ты, фигурировала в одном заведении в качестве красавицы. Известно тебе об этом? Мы очень тебя просим не пытаться глядеть с укором на автора этих строк, это лишено смысла, ты только бросишь на себя тень провинциальности. Ты же не хочешь показаться провинциалочкой в наших видавших мир глазах.
