Разбойница - [63]

Потом послышался прерывистый шорох гравия — никогда ещё не наслаждалась такими чёткими, ясными звуками; подкова монастыря создавала замечательную акустику. В поле моего зрения вошёл встрёпанный парень из нашей группы — может, он даже заснул вчера по пьянке в этом райском саду — и сейчас он шёл, ничего не понимая, откинув губу. Монахиня улыбнулась ему — и он расплылся.

Неужели Паншин, как всегда, прав, и здесь мы наконец станем ангелами?

Я сделала шаг назад, в комнату, которая после сада казалась уже темноватой, нащупала почти невидимую дверь в ванную, и маленький никелированный шарик душа вонзил в меня несколько сначала горячих, а потом холодных иголок. Потом я снова прыгнула в комнату, распахнула чемодан: ну что тут носят сейчас в Италии кроме монашеских одеяний?

Завтрак в гулкой монастырской трапезной был простой, но какой-то настоящий, натуральный, бесспорный: ломти ветчины и сыра на деревянных досках, лёгкое, сладкое вино в деревянных кувшинах, фасоль в оливковом масле.

Все чуть смущенно разглядывали друг друга и своё собственное отражение в зеркалах: господи, среди этого совершенного, строгого, прекрасного мира мы-то — такие мятые, отравленные, злобные, завистливые, всё ещё пытающиеся что-то вспомнить из остатков вчерашних мерзостей, чтобы всё тут отравить? Почему?.. Все завтракали в какой-то тихой задумчивости.

По светлой мраморной лестнице сбежал Аггей — в ослепительно белом кашемировом костюме, зелёной рубашке, чёрный нимб кудрей блестел, сиял капельками влаги.

Он подошёл ко мне и улыбнулся легко и простодушно, словно прежде не виделись.

Мы в раю!

Среди клумб важно ходили павлины, волоча переливающиеся хвосты. Прозрачные пёстрые бабочки садились на спинки скамеек.

Вдали сад ограничивался куртиной (или боскетом) — чуть дымящиеся листвой серые переплетённые ветки, уложенные арками. Сначала мы это считали концом рая, но потом с нашим гидом Анной (русской эмигранткой) вошли под этот лёгкий навес и увидели, что за ним обрыв, спуск, сбегание крутых белых ступенек, и под обрывом — такой же прекрасный сад, уходящий вдаль до следующего боскета... а за ним — тоже обрыв и сад?

Все блаженствовали на белых скамейках перед столиками, некоторые, наиболее усталые, положили на столы пятки в надежде, что дуновение цветов и пение птиц приведёт в порядок и измученные их ноги.

Испытание раем выдерживали не все. Один дерзкий «беглец из рая», измученный этим благолепием, сказал, что быстро пойдет, разыщет и купит кое-что получше, но вернулся приблизительно через полчаса смущённый, осыпанный какой-то яркой пыльцой, сопровождаемый роем игривых бабочек, даже гусеница мерила пядями его плечо — но ничего из другого, прежнего мира он не достиг: за террасой цветов был спуск на другую прекрасную террасу, а в конце этой — на следующую.

— Во вляпались! — произнёс Антон, и все загудели.

— Скажите, а сколько мы будем здесь? — спросила я у нашей Анны.

— Два дня! — она с трудом вышла из блаженного оцепенения. — А что, вам здесь не нравится? Уверяю, что так хорошо нигде не будет. Я с трудом добилась, чтобы этот монастырь внесли в маршрут. Только в наш. Я, например, живу у себя в городе в закутке между автомастерской и винной лавкой — и встретить вот такое утро мне не удавалось давно!

К Аггею, мечтательно стоящему чуть в стороне с сигарой, подошла группа ходоков во главе с Антоном.

— Слушай, мастер. Мы тебе доверяли. Мы тебя слушали. Куда ты нас завёз?

Все они возмущённо указали на клумбы — словно большего ужаса они в жизни не встречали.

Тут, улыбаясь, приплыли монашенки и начали ставить на столы кувшины с вином и простые грубые стаканы.

Я попробовала вино. Оно было божественное — сладкое, но лёгкое. Пронзительное, но весёлое.

Выпив по паре глечиков, хлопцы остались недовольны. Выдули жидкости бог знает сколько — а нет ничего привычного — ни агрессивной тошноты, ни затопляющей мозг злобы — то есть практически ничего. Одно блаженство и счастье. Но это ж разве дело?

— Только не говорите им, что вы живёте между винной лавкой и мастерской, — сказала я Анне. — Они насильно вас заставят туда их отвезти. Лавка и гараж — это то, что им нужно.

— Да, я стала замечать, что русские стали приезжать какие-то другие, — задумчиво проговорила благородная старушка. — Слово «кватроченто» их просто пугает. Что происходит в моей стране? Ведь перемены вроде бы были к хорошему?

— У нас все лучшее — к худшему, — сказала я.

— По-моему, тут только один симпатичный человек, кроме вас!

— Самый главный бандит, — чуть не сказала я.

Пока ребята развлекались игрой в «коробок», но скоро их энергия могла перекинуться на что-то другое. Озабоченно-хлопотливо я подошла к моему красавцу.

— С этими что-то надо делать.

— А что с ними делать? — презрительно проговорил Аггей. — Это же быдло! Им мозги отбили ещё в детской спортивной школе! Полностью! Но без охраны, к сожалению, нельзя и тут!

«Стрекозы могут тебя изнасиловать!» — подумала я.

— Ты, оказывается, не любишь их! — воскликнула я, словно узнав волнующую тайну. — Тогда прости мне всё плохое, что я думала о тебе!

— Я тоже был не прав! — он взволнованно затянулся сигарой. — Проклятая работа! Но что остаётся делать? Лишь торговля металлами может поддерживать сравнительно приличный уровень жизни, а эти деды с орденскими колодками все сидят на кобальте, на уране и грезят о мировой войне! — картинным жестом он откинул локоны за плечи.