Разбойница - [64]

Буквально не в силах удержаться, я залюбовалась им.

— Знаешь, у меня есть художник — он должен обязательно нарисовать тебя! Вот так, как ты стоишь сейчас! Впрочем, хорошие художники исчезли теперь даже и в Италии!

Я горестно вздохнула.

Издевательства Анны Карениной над паровозом продолжаются!

Ночью были проведены ходовые испытания, и кривошипно-шатунный его механизм работал исправно.

От моря в белые скалы уходил грот, открытый сверху и наполненный морской водой. Вода в море была мутной, взволнованной, неспокойной, а в нашем гроте, открытом солнцу, вода была неподвижной, зелёной и прозрачной. Взявшись с ним за руки, мы прыгнули с белой скалы в зелёную воду, дошли до дна, оттолкнулись и вынырнули вместе.

Потом мы лежали, прижавшись всей дрожащей поверхностью тела к белому раскалённому камню.

На обед была рибболитта — хлебный суп — и рис по-флорентийски с куриными потрохами.

Потом мы снова с ним спрятались в высоких цветах, возле нас бубнил лишь жёлтый мохнатый шмель, маленький, озабоченный — похожий, кстати, на Алекса — не он ли сам лично прилетел, чтобы посмотреть, как идут дела?

Дела как сажа бел-ла: мне удалось уговорить Аггея даже осмотреть недалёкий замок. Мы вошли с ним в маленькую комнатку, на стене которой был мозаикой выложен герб рода Чертоза: саламандра, стоящая на задних лапках и облизываемая со всех сторон ярко-красным пламенем: «Саламандра танцует в огне и не гибнет, а возрождается». Это и мой герб тоже — я танцую в огне, и я возрождаюсь!

— Ты — мой огонь! — сообщила я Аггею. — А я твоя саламандра!

Улыбнувшись, он, видимо, дал тем самым согласие исполнять обязанности огня и дальше.

Мы сидели с ним обнявшись на ступеньках у Гранд-канала. Мимо с баяном и мандолиной плыла свадьба: три гондолы соединили бортами, и гости, размахивая руками, весело пели. Жених и невеста в фате чинно сидели в средней гондоле.

Неповторимая вода Венеции была светло-мутно-зеленой и доносила лёгкий щекочущий запах мочи.

В большом палаццо за каналом, напротив нас, люди в карнавальных костюмах высыпали на длинный низкий балкон и шумно приветствовали свадьбу.

— Как бы я хотела жить с тобой в этом палаццо! — вздохнула я, на всякий случай делая ударение на слове «этом», чтобы у него не вкралось подозрение, что я целю в их петербургское палаццо.

Свадьба медленно вплыла под знаменитый мост Риальто, похожий на белые молитвенно составленные ладони, эхо усилило песню, громко шлёпала о камень вода. Шум начал затихать.

Нас сильно разморило на солнце, мы сняли обувь. На одном из его роскошных носков оказалась дыра.

— Господи, как я мечтаю штопать твои носки! — прижалась грудью к его плечу.

К счастью, Бог отсутствовал в это время поблизости — а то бы он наверняка испепелил меня за столь наглую ложь!

Зная специфику моей группы, я с самого начала говорила официанту: «Чи серво велогоменто предо» (обслужите побыстрее, пожалуйста), чтобы друзья не успели надраться. Но уже на финише, в Риме, я потеряла бдительность. Обычно с группой предъявляешь ваучер, в котором всё заранее оплачено, но фирма, которая приняла нас, была явно жульнической и охотно брала наличными, что создавало некоторые возможности. Я слегка увлеклась ими в кабинете метрдотеля и услышала уже стрельбу.

Оказывается, какой-то местный виртуоз стырил у Тохи «педерастку» — маленькую сумочку с ремешком на руке, в которой он носил все бабки. Потом ему показалось, что он увидел вора, но дал, оказывается, плюху совершенно постороннему человеку. Когда вбежали карабинеры, наши стали волохать и их, ошибочно спутав их с нашей милицией, от которой всегда можно откупиться. Но местные горячие ребята стали стрелять и положили всех наших плашмя с карабинами к голове.

— Поздняк метаться! — проговорил Тоха, и как раз на эту фразу я и вошла.

Как я ни уговаривала Аггея отвалить и затаиться, как ни пыталась завалить его в койку, — он вырвался и пошёл оказывать своим дружкам юридическую поддержку. Между прочим, он блестяще закончил юридический факультет, и правовая поддержка разных рискованных компаний — его хлеб и коньяк... Но когда набор всех возможных отвратительных качеств упакован ещё и в оболочку принципиальности — это невыносимо!

И, ясно, один полицейский (видимо, голубой) позволил себе слишком фамильярно притронуться к Аггею и получил пощечину. Для Аггея, может быть, это и был лучший момент его жизни, но для меня — больно уж хлопотливый. Уклоняясь, как моль от ладоней, желающих меня прихлопнуть, я влетела в кабинет к главному карабинеру.

...Помню, на нудистском пляже в Римини был один такой, которому я дала про себя кличку «карабинер». «Деббо, меттерми ино контатто кон лабащата! — заверещала я.

Хочу, мол, связаться немедленно с русским посольством.

Сначала я хотела сплести посольскому, что спасаю молодого талантливого юриста, борющегося за права, но когда увидела посольского — хитрого, прожжённого и, кстати, тоже рыжего, как и я, — поняла, что такому лучше сказать правду.

— Ради бога! Постарайтесь мне вытащить одного!

— Какого?

— Самого красивого.

— Вас понял.

Некоторое время, бегая по залу, я волновалась за его вкус, но он оказался безупречным!