Разбойница - [11]

Шрифт
Интервал

Помню ночной взволнованный разговор родителей на кухне, примыкающей к нашей комнате, слов было абсолютно не разобрать, но суть была мне волнующе понятна. Паника! И у них были основания — их страстные скандалы шепотом помню с раннего детства. Не знаю конкретностей — и никогда не узнаю, — но им явно было чего опасаться: маме далеко не всегда удавалось сдерживать свою горячую азиатскую кровь, несмотря на законы шариата, по которым выросла, а папа почти официально считался большим гулякой: помню, я была ещё пионеркой, когда к нам внезапно пришла красивая роскошная дама — я открыла дверь и недоумённо-восторженно смотрела на нее. Тут выскочил папа, в майке и трусах, и балетным прыжком, называемым «большой батман», выбил даму из дверей на площадку и вылетел сам.

— Где папа? — спросила мама из кухни.

— Пошёл курить.

— А кто приходил?

— Егоров снизу.

Поразительная лживость у меня, несомненно, от папы, как и кое-что ещё. Бывший зеленоглазый рыжий красавец, потом пузан. Волосы, золотая кожа у меня от него, хотя формы мамины. Уже совсем немолодой, он по-прежнему страдал от баб: те, не видя уже красоты, все равно безошибочно чуют запах и никогда не ошибаются! Олег Турандаевский! Полурусский-полуполяк! В пьяном угаре любивший хвастаться своим шляхетством.

Мама была молчаливая, но умная. Работала медсестрой. От нее у меня, наверное, и такие руки, которые сразу чувствуют болезнь. Бедный Ечкин, с которым мы вчера мылись в бане... Чувствую, что самое страшное у него.

У мамы были спокойные, но какие-то абсолютно бездонные глаза, и я как-то чувствовала, что на самом-то деле она ещё безграничнее и бесстрашнее папы: уж если чего захочет... Так что, сами понимаете, и мне было от чего затанцевать.

Не сомневаюсь и даже уверена: и на мамином пути были многочисленные уютные рытвины и ухабы, но было главное, что я усвоила от нее: в конце концов приводить все к порядку! Тогда как папу, наоборот, разносили центробежные силы! У него были сотни, если не тысячи, друзей с близлежащих улиц и столько же подруг. Думаю, что у него был невероятно уютный мир вокруг, в котором он находил всё, что надо для самолюбия, в этом и была его трагедия: дальше не пошёл. Помню, как однажды мама горестно, спокойно смотрела на его грузное бесчувственное тело, рухнувшее на тахту, потом она подняла стоящий рядом целлофановый пакет. В нём что-то брякнуло. Мама с удивлением вытащила оттуда серебряные стопки с эмалью, нашу семейную гордость. Она поставила их в сервант и потом спросила, когда папа очухался:

— Скажи, пожалуйста, а зачем ты брал стопки?

— Что же ты думаешь? — надменно ответил папа. — Мы с моими друзьями из стаканов будем пить?!

Часть папашиного гонора ощущаю и я. Главная его история, которую он рассказывал в бесконечных его застольях со все возрастающей гордостью, называется «Не прыгнул». Мама с папой познакомились в Казани, где отпрыску ссыльных высокородных шляхтичей приглянулась миловидная татарочка. Я вижу, что мама с её смиренно-грациозными жестами, с крохотными ножками и ручками и маленькой мягкой попкой была тем магнитом, от которого невозможно отвернуть. Думаю, она точно оценила и папу, но возможность хоть какого-то полёта хотя бы куда-то увлекла и её. Скандал, естественно, был в обеих семьях: более неподходящей партии не могли представить ни те, ни другие. В результате папа умыкнул маму в прекрасный Ленинград, который, как далёкий рай, несомненно, сыграл свою манящую роль. Здесь папа загремел в армию и даже принимал участие в Пражских событиях 1968 года, о чем не любил вспоминать — любил рассказывать о другом. Суть в том, что с присущей ему лёгкостью он оказался в Ансамбле песни и пляски Западной группы войск, а затем — не без участия, видимо, влиятельных женщин — оказался в Питере в уже привилегированном, известном Ансамбле Балтийского флота. Вот, по-видимому, откуда моя тяга к флоту! Здесь он шикарно плясал в двадцать лет, был мастером чечётки, присядки и какого-то особенного прыжка с переворотом: из-за этого-то прыжка с переворотом он и пострадал: как всегда люди страдают за лучшее! Наступили суровые демократические времена — доходы на армию стали сокращаться, что, естественно, коснулось и плясок. Вместо старого художественного руководителя, отличного мужика, приехал, как говорил папа, какой-то очень умный еврей, с фамилией, кажется, Обрант; у него была задача, требующая именно еврейской твёрдости характера: из двух больших ансамблей, Балтийского и Северного, он должен был составить один маленький. Он сидел в зале и, сверкая окулярами, экзаменовал каждого. Папа, естественно, блеснул, особенно своим знаменитым прыжком. И тут вдруг еврей (разве такой должен быть руководитель флотского ансамбля?) проскрипел из зала:

— Будьте так добры, прыгните ещё один раз!

И тут папа, гордо выпрямившись, сказал фразу, которой потом гордился всю жизнь, но которая, с другой стороны, и поставила крест на его карьере. Он смерил шибздика взглядом (что было не трудно) и произнес:

— Турандаевский прыгает только один раз!

Разумеется, потрясённый и уязвлённый таким ответом, еврей не взял папашу в новый, комплексный ансамбль. Но зато потом тысячу раз я слышала эту гордую фразу в самых разных компаниях и даже, идя однажды от метро через парк, услышала из кустов под звон стаканов (стопок, естественно, мама ему больше не давала):


Еще от автора Валерий Георгиевич Попов
Довлатов

Литературная слава Сергея Довлатова имеет недлинную историю: много лет он не мог пробиться к читателю со своими смешными и грустными произведениями, нарушающими все законы соцреализма. Выход в России первых довлатовских книг совпал с безвременной смертью их автора в далеком Нью-Йорке.Сегодня его творчество не только завоевало любовь миллионов читателей, но и привлекает внимание ученых-литературоведов, ценящих в нем отточенный стиль, лаконичность, глубину осмысления жизни при внешней простоте.Первая биография Довлатова в серии "ЖЗЛ" написана его давним знакомым, известным петербургским писателем Валерием Поповым.Соединяя личные впечатления с воспоминаниями родных и друзей Довлатова, он правдиво воссоздает непростой жизненный путь своего героя, историю создания его произведений, его отношения с современниками, многие из которых, изменившись до неузнаваемости, стали персонажами его книг.


Плясать до смерти

Валерий Попов — признанный мастер, писатель петербургский и по месту жительства, и по духу, страстный поклонник Гоголя, ибо «только в нем соединяются роскошь жизни, веселье и ужас».Кто виноват, что жизнь героини очень личного, исповедального романа Попова «Плясать до смерти» так быстро оказывается у роковой черты? Наследственность? Дурное время? Или не виноват никто? Весельем преодолевается страх, юмор помогает держаться.


Зощенко

Валерий Попов, известный петербургский прозаик, представляет на суд читателей свою новую книгу в серии «ЖЗЛ», на этот раз рискнув взяться за такую сложную и по сей день остро дискуссионную тему, как судьба и творчество Михаила Зощенко (1894-1958). В отличие от прежних биографий знаменитого сатирика, сосредоточенных, как правило, на его драмах, В. Попов показывает нам человека смелого, успешного, светского, увлекавшегося многими радостями жизни и достойно переносившего свои драмы. «От хорошей жизни писателями не становятся», — утверждал Зощенко.


Грибники ходят с ножами

Издание осуществлено при финансовой поддержке Администрации Санкт-Петербурга Фото на суперобложке Павла Маркина Валерий Попов. Грибники ходят с ножами. — СПб.; Издательство «Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ», 1998. — 240 с. Основу книги “Грибники ходят с ножами” известного петербургского писателя составляет одноименная повесть, в которой в присущей Валерию Попову острой, гротескной манере рассказывается о жизни писателя в реформированной России, о контактах его с “хозяевами жизни” — от “комсомольской богини” до гангстера, диктующего законы рынка из-за решетки. В книгу также вошли несколько рассказов Валерия Попова. ISBN 5-86789-078-3 © В.Г.


Жизнь удалась

Р 2 П 58 Попов Валерий Георгиевич Жизнь удалась. Повесть и рассказы. Л. О. изд-ва «Советский писатель», 1981, 240 стр. Ленинградский прозаик Валерий Попов — автор нескольких книг («Южнее, чем прежде», «Нормальный ход», «Все мы не красавцы» и др.). Его повести и рассказы отличаются фантазией, юмором, острой наблюдательностью. Художник Лев Авидон © Издательство «Советский писатель», 1981 г.


Тайна темной комнаты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.