Разбойная дорога - [46]

— Мне кажется, я и сама догадалась бы об этом.

— Ее звали… мне стоит назвать ее имя, ибо в рассказе будет меньше романтики, если я продолжу называть ее своей матерью… так вот, ее звали Нугга. В то время, о котором пойдет рассказ, Нугге исполнилось семнадцать лет, и ее чудесная красота как раз только-только расцвела.

Я бросил на Шалиаль оценивающий взгляд и был награжден легким румянцем, проступившим на ее щечках.

— И вот однажды весной, — продолжал я, — Нугга с братьями спустились к воде, пробираясь по камням и отмелям в поисках обломков и скромных даров моря. Погода стояла тихая, но слегка туманная. И так увлеклась Нугга поисками, что потеряла счет времени и не заметила, как отошла от берега слишком далеко.

Честно говоря, она просто не устояла перед искушением обобрать два трупа, но обыкновенно я опускаю эту подробность.

— Вполне понятно.

— Так вот, случилось непоправимое — так, во всяком случае, казалось. Начиная с этого момента, мой рассказ делится на два. Вот что увидели мой дед и его сыновья. Волна прилива обычно возвещает о своем приближении ревом, от которого кровь стынет в жилах — словно рычит тысяча морских львов. Однако в тот день ветер дул от берега, и они до самого последнего момента не слышали этого предупреждения. Тревожно перекрикиваясь, бросились они на берег и, только оказавшись в безопасности, заметили, что Нугги с ними нет. В отчаянии оглянулись они и увидели, как Нугга бежит от берега к морю, судя по всему, в надежде спастись на одной из торчавших из воды скал, хоть и известно, что ни одна скала не спасет от прилива по весне. Потом из тумана выдвинулась стена воды и поглотила ее, и она исчезла.

— Семнадцать лет, ты сказал? — Шалиаль прикусила губу.

— Семнадцать лет и четыре дня.

— Ты еще не родился тогда?

— Разумеется, нет. Но моя… но Нугга увидела совсем другое. Она услышала громкую музыку — веселую, мелодичную, никак не похожую на рык бесчисленных морских львов — и увидела молодого человека, выбежавшего к ней из тумана с распростертыми объятиями. Он улыбался и показался ей божественно красивым — тем более что она почти не видела мужчин, если не считать своих родных.

Шалиаль приподняла брови — очень, надо сказать, красивые брови.

— Могу я спросить, как он был одет?

— Не думаю, что в этом есть необходимость. Судя по лицу, это, конечно же, был Рош, бог приливов, ибо дело происходило в его владениях. Это ведь его Врата. Впрочем, Роша редко замечают в делах вроде того, о котором идет речь… но я не буду вдаваться в излишние подробности. Теперь вам ясно, почему я упомянул второе название этих мест — Гнев Наска, ведь Наск пользуется дурной славой… ладно, скажем только, что он — бог начал и дефлорации, а никто, даже бог, не зарабатывает подобную репутацию за просто так.

Возможно, в тех местах Рош перенял некоторые атрибуты Наска, ибо среди богов такое бывает. Как бы то ни было, Нугга сразу поняла, что это бог, и нимало не колебалась. Не обращая внимания на угрожающую ей смертельную опасность, поспешила она в его объятия.

Я помолчал немного, и в конце концов моя слушательница, не выдержав, застенчиво спросила, что случилось дальше.

— Не могу сказать доподлинно, но подозреваю, что все было как обычно… или немного более того. С родной матерью не очень-то поговоришь о таком. Она рассказывала мне все только в самых общих выражениях — что ее закрутил сияющий туман. Вообще рассказы такого рода грешат символизмом: пена, вздымающийся прилив… ну и тому подобное.

И наконец наступил отлив. Мои дядья в скорби спустились к воде в надежде найти хоть тело несчастной Нугги, чтобы предать его земле. Каково же было их удивление, когда они увидели ее целой и невредимой, мирно спящей на узкой полоске песка. Ее одежды пропали, но на ней не было ни царапины.

— Это, конечно, Рош вернул ее?

— Судя по тому, что о нем рассказывают, это вполне в его духе.

— И спустя девять месяцев…

— Восемь. Я родился до срока, что, возможно, объясняет некоторую порывистость моего характера.

— Ммм, — задумчиво произнесла Шалиаль. — Интересно, какое отношение это имеет ко мне?

— Ах… Я как раз собирался переходить к этому. Единственная подробность, которую Нугга запомнила отчетливо и не скрывала ни от кого — собственно, ее она готова была рассказывать любому желающему по многу раз, — это то, что случилось в конце. Она лежала в объятиях бога, а вокруг них плескали о песок последние волны.

«Мне пора, — сказал он с печалью в голосе, — ибо как бог не могу я ждать смертных — ни мужчин, ни женщин. И ты должна сделать выбор. Ты можешь пойти со мной, и я провожу тебя до самого царства Морфита, или можешь вернуться в мир смертных. И если таков будет твой выбор, знай, что никогда больше ты не увидишь меня. Но и смертного ты не сможешь полюбить, ибо тот, кто познал любовь бога, не удовлетворится меньшим».

«И конечно, я понесу ребенка от тебя?» — спросила она.

«Само собой», — ответил бог несколько хитро.

— Очень трогательная история! — вздохнула Шалиаль. — Не то чтобы слишком оригинальная, но украшенная любопытными лирическими отступлениями.

— Я еще не закончил, — возразил я. — Ибо тогда спросила Нугга у своего любовника: «Разве не принято у бога, зачавшего ребенка со смертной, наделять своего отпрыска каким-либо божественным даром?»