Разбитые сердца - [56]

Я лежала на новой кровати, на отличной перине, под прекрасным одеялом, и скорбела по Генриху. Он плохо обращался со мной, я ненавидела его и все эти годы ждала его смерти, но все же оплакивала своего мужа, словно его вызывающее обращение к Богу всколыхнуло мою кровь. Это было великолепно, очень по-мужски и вполне отвечало образу Генриха в те дни, когда он вместе с отцом посетил французский двор и мы впервые обратили внимание друг на друга. Ему едва стукнуло семнадцать, а я, королева Франции, была на двенадцать лет старше. Мне следовало бы задуматься над этим, и порой я действительно ловила себя на желании быть другой женщиной, способной заставить его покончить с вереницей любовниц, кротких, смазливых, женственных созданий, заполнявших интимную сторону жизни человека, способного на пороге смерти бросить вызов Богу. Будь я такой женщиной, я могла бы удержать его, но одна часть моего сознания позволяла мне ценить бесстрашие моего мужа, а другая полностью отрицала возможность жить с ним в мире и безропотно сносить его властность. Такой вот парадокс. И если любая из его женщин кричала бы ему в отсветах пламени его любимого пылающего города: «О, Генрих, о, дорогой мой, не надо! Вы наверняка попадете в ад!», то я кричала бы: «Брависсимо!» И если бы любая из его женщин, которой он велел бы что-то сделать или, наоборот, чего-то не делать, ответила бы: «Да, Генрих», я всегда спросила бы: «Зачем?», или: «А ты хорошо подумал?», или: «Ради Бога, это же глупость!» Мы совсем не подходили друг другу как муж и жена и пришли к печальному концу.

Другими бессонными ночами я думала о том, какую цену заплатил Ричард за свою победу. И если скорбь по потерянному времени и неудачному браку, возможно, была обычным проявлением женской сентиментальности, то страхи за будущее были логичны и вполне обоснованы. Время подтвердило это: Ричард добился лояльности Филиппа и Иоанна, что и принесло ему победу. Но какой ценой!

Я прожила достаточно долго, чтобы увидеть, чем увенчался союз, объединивший Ричарда и Филиппа «как никогда» и позволивший им развязно, со смехом, взявшись за руки, выйти от Генриха. Результатом его стала неукротимая ненависть, возникшая по весьма курьезной причине, о которой, по-видимому, не догадывались сочинители баллад и менестрели, распевавшие о Третьем крестовом походе и разногласиях между Филиппом Французским и Ричардом Английским. Они относили ненависть Филиппа к Ричарду на счет ревности — ревности к его росту, сложению, силе, отваге, боевому искусству и популярности среди простых солдат. Все это могло иметь место, но я убеждена в том, что нелады между ними, какое-то время не проявляющиеся открыто, начались с того самого дня, когда Ричард разыскал Филиппа на охоте, отвел в сторону от окружавших его придворных и сказал: «Мой отец и ваша сестра любовники. Я отказываюсь жениться на ней, а его убью. Итак, Филипп Французский, встанете ли вы на мою сторону или же останетесь с этим растлителем и бесстыжей блудницей?»

Ричард сам говорил мне, что именно такими были его слова — грубые, бестактные, непродуманные и совершенно недвусмысленные. Такой вопрос, естественно, поставил Филиппа в неловкое положение. Ответить на него было бы нелегко любому, но Филиппу — особенно трудно. Он унаследовал от отца, моего первого мужа, известную набожность и считал очень серьезным выбор между личными склонностями и нравственными обязанностями. В подобной ситуации человек должен делать выбор в зависимости от того, гедонист он или идеалист, и для Филиппа такой выбор оказался трудным потому, что он балансировал между этими двумя мировоззрениями. Здравый смысл подсказывал ему, что вмешиваться в чисто семейный конфликт не следует, а набожность запрещала принять, хотя бы и соблюдая нейтралитет, сторону растлителя и блудницы. Резкие слова Ричарда не оставляли Филиппу ни малейшей лазейки, и в конце концов он принял его сторону, на время похода отбросив сомнения. Но я думаю, что он всегда таил в себе возмущение человеком, навязавшим ему это решение. После смерти Генриха он не раз предлагал Ричарду забыть прошлое и все же жениться на Алис.

— Если бы вы не тянули столько времени, ничего не случилось бы, к тому же это ничем не хуже, чем жениться на вдове, — как-то сказал он, когда встал вопрос о будущем Алис.

Ричард, не к месту развеселившись, ответил, что святая церковь запрещает жениться на вдове отца! Шутка уязвила Филиппа с его монашескими наклонностями, заставлявшими проявлять показное внимание к форме, а на деле хитрить и изворачиваться. Ричард мог не нравиться Филиппу по многим причинам, вероятно, он действительно страшно завидовал ему, но множество мелких проявлений и в частности отношение Филиппа к женщине, на которой Ричард женился, говорит о враждебности, возникшей в тот самый день, когда Ричард принял свое бесповоротное решение, а затем с помощью рычага нравственности вынудил Филиппа присоединиться к нему.

Теперь об Иоанне. Уклониться от взятки он не мог. Ричард пообещал ему регентство в случае, если сам станет королем до того, как отправится в крестовый поход. И он взошел на престол и вместе с Филиппом был готов принять участие в походе, к которому Уильям Тирский энергично побуждал христианский мир. Это значило, что через несколько месяцев Англия падет к ногам Иоанна и неминуемо будет страдать от неумелого правления, не связанного ответственностью. Какова ирония судьбы — именно в тот момент, когда требуется в высшей степени разумное, осторожное правление, чтобы сохранить доверие страны к отсутствующему королю, у руля оказывается алчный, эгоистичный юнец.