Разбитые сердца - [148]

— Мы позволили ему уйти, сами послали его к Ричарду, — заметила я.

— К счастью, да. Блондель осмотрителен. Он не станет кичиться своим положением и привлекать к себе внимание, выпрашивая льготы, — если, конечно, он коренным образом не изменился. А для мужчины гораздо приличнее взять с собой лютниста, чтобы наслаждаться музыкой, чем носиться с Рэйфом Клермонским — ни рыцарем, ни слугой. Путешествие в обществе лютниста может выглядеть вполне невинно, и я сделаю для этого все возможное, даже если такое положение дел озадачит тех, кто сознательно позволит ввести себя в заблуждение.

Беренгария вздернула подбородок, и я вспомнила выражение отца: «железный мул». Вбив себе в голову мысль о браке с Ричардом, несмотря на явную его невозможность, она избрала определенную линию поведения, и ей удалось довести задуманное до конца. Беренгария заслуживала восхищения!

Мне вспомнилась старая пиренейская пословица: «Бог перекладывает свои тяготы на сильные спины». В ней есть зерно истины. Почти каждая вторая женщина на ее месте стала бы проливать горькие слезы и причитать, наслаждаясь жалостью к себе и требуя жалости от других — но жалость так часто сопровождается насмешкой и презрением…

Я понимала, что моя единокровная сестра куда смелее меня. Она смотрела фактам в лицо, а я уже искала спасения в уклончивости. Я не верила подозрению в отношении Блонделя — и никогда не поверю. Он не писал бы свои письма с такой рассудительностью, умеряя восхищение критическими замечаниями, а похвалы — юмором, даже когда они были справедливы.

Однако теперь ясно, что Блондель не поедет со мной в Апиету. Как мучительно именно сейчас ехать туда одной… и я отказалась от мысли возвратиться в Памплону. С таким же успехом я могла отправиться в Аквитанию.

2

Было решено, что мы высадимся в Неаполе, посуху доберемся до Рима, а затем в сопровождении молодого Санчо отправимся в Руан или Пуату. Мы прибыли в Рим первыми и остановились, чтобы дождаться остальных. Я не могла представить себе более очаровательного места для ожидания, чем этот блистательный, современный папский город, построенный на руинах и среди руин города, который был центром мира еще до того, как получили свои названия Лондон, Париж или Памплона.

Больше чем когда-либо стараясь избегать неприятных мыслей, я проявляла огромный интерес к окружающему миру — к книгам, людям, передававшимся из уст в уста слухам, песням менестрелей и разным удивительным местам. Рим как нельзя более соответствовал моему духу, и я принялась усердно знакомиться с его достопримечательностями. После жизни в тесноте корабля свобода воспринималась как благословенное облегчение, и я каждый день ходила по городу почти до полного изнеможения и засыпала, едва коснувшись подушки. Я отважилась даже посетить катакомбы, эти внушавшие благоговейный страх помещения, где на заре святой церкви первые христиане тайно собирались к обедне или для погребения своих мертвых по христианскому ритуалу.

Иногда вместе со мной ходили Беренгария и Иоанна, но они интересовались только лавками, быстро уставали и капризничали, как малые дети. То, что я считала самым интересным, они находили скучным и раздражали меня непомерно. Они были со мной и в тот день, когда я наконец нашла крест апостола Павла.

Апостол Павел не был популярным святым. Очень немногих младенцев называли в его честь, и всего несколько церквей носили его имя. И в Риме, где он долго жил в заточении и подвергался мучительным пыткам, его память почти полностью затмило поклонение святому Петру, основателю церкви и покровителю Папы. Можно было подумать, что между двумя великими апостолами существовало странное соперничество, продолжавшееся века. Однако мои терпеливые расспросы облегчались тем, что в Риме понимали латынь, хотя язык местного населения очень от нее отличался, и в конце концов я добилась желаемого. И когда я вышла на небольшую пыльную площадь, зажатую между убогими домами и крошечными лавчонками, и увидела скромный каменный крест, возвышавшийся на том месте, где Павел принял мученическую смерть, Беренгария и Иоанна были со мной. Крест стоял посреди площади без всякой ограды. Почти у самого его основания лежали груды мусора. Шелудивая, грязная собака подошла прямо к кресту и подняла рядом заднюю ногу.

— Да… — протянула Беренгария. — Не понимаю, зачем ты потащила нас сюда, Анна. Тут и смотреть-то не на что…

— Ах, дорогая, здесь все дышит духом гонителя Саула из Тарса, которого разыскивал Бог. Он был убит на дороге в Дамаск и воскрес слепым, но обращенным. К нему вернулось зрение, и он пошел проповедовать Евангелие от Павла, способного поспорить с великими мудрецами того времени и разбить их доводы. Он высказал свое гордое, удивительное изречение: «Я римский гражданин», настаивал на своих правах и требовал, чтобы император судил его здесь, в этом городе. Павел сказал: «Я умру сегодня». Его смелый, неуживчивый, чуждый сентиментальности дух был освобожден на том самом месте, где собачка задрала ногу.

Как после этого можно говорить, что здесь не на что смотреть?!

Я почувствовала облегчение, когда, плетясь по улице, обставленной лавками, мы наткнулись в лавке шелков и бархата на рулон желтого шелка.