Разбитое отражение - [3]

Так что Годшо все равно спасибо, а она должна обязательно выдержать испытание, пусть даже ей придется захлебнуться чужой болью и гневом.

Рейчел растерла озябшие плечи, стараясь не сводить глаз с соседки. Она боялась пропустить момент, когда та дозреет окончательно – как другие, с кем ей раньше приходилось иметь дело по просьбе полиции или ФБР. И, судя по всему, этот момент должен был наступить скоро. Выражение напряженного раздумья на физиономии дешевой проститутки могло бы показаться смешным, если б не страдальческая, как от физической боли, складка между щедро подведенными бровями.

Внезапно на Рейчел откуда-то изнутри тоже нахлынула боль – острая, безжалостная. Боль раскалывала виски, жгла под ложечкой; хотелось закрыть глаза, зажать уши руками, забиться в угол. Рейчел знала, что к этому ей не привыкнуть никогда – ее собственные чувства вдруг смешивались с чувствами другого человека, и она, совсем того не желая, заглядывала в самые темные уголки чужой души.

Голова болела все сильней, но Рейчел заставляла себя удерживать взгляд соседки. В какой-то миг ей удалось поймать гнездящийся в зрачках ужас, и она поняла: теперь Харлей будет отвечать на любые вопросы. Пора приступать.

Но она не очень представляла как. Раньше допрос всегда вела Келли, а Рейчел только сидела рядом, смотрела, слушала и подталкивала людей к ответам. Однако сейчас Келли была далеко, за несколькими толстыми стенами и решетками, в полной безопасности.

«Смелее, не бойся, детка, – снова услышала она голос отца. – Пока не попробуешь, все равно не узнаешь, как оно пойдет».

– А какие у них против тебя косвенные улики? – спросила она Харлей, стараясь, чтобы голос звучал ровно, успокаивающе.

Слава богу, ее вопрос как будто не насторожил Харлей.

– Этого моего клиента нашли убитым, а я была последней, кто его видел. Легавые привели свидетелей, которые подтвердили, что он снял меня на улице. Но никто не говорил, что видел, как я вхожу вместе с ним в тот мотель!

– Какой мотель?

– На Эйрлайн… где нашли его тело.

Надтреснутый, сдавленный голос Харлей доносился словно откуда-то издалека, пальцы выбивали нервную частую дробь по острой коленке.

– А ты с ним в этот мотель не пошла?

– Я… я сказала полицейскому, что мы с клиентом не сошлись в цене и он высадил меня на углу.

«Сейчас, – велела себе Рейчел. – Давай, пора!»

– Так ты сказала полицейскому?

– Ага.

Глаза Харлей сузились, но беззащитность по-прежнему была там, в зрачках, на самом дне. Если копнуть поглубже, Харлей уже не сможет скрывать, как ей страшно.

– Это неправда, так ведь? – с напускной беспечностью проронила Рейчел.

Харлей замялась, но по-прежнему не отводила взгляда. Теперь ее глаза расширились от испуга, зрачки стали огромными, как две черные ямы, лицо призрачно белело в тусклом свете, сочащемся из коридора, беспокойные пальцы замерли.

Прошло еще несколько минут, прежде чем она почти беззвучно выдохнула:

– Да.

До этой минуты Рейчел не осознавала, как напряжена сама. Теперь она позволила себе расслабиться – совсем немного, самую малость, только чтобы унять грызущую боль под ложечкой.

«Слушаете, майор? – мысленно спросила она. – Как, убедились теперь, что я что-то могу?»

– Ты поехала с ним в мотель? – уже более уверенно спросила она Харлей.

Та судорожно сглотнула.

– Да, поехала.

– Но ты ведь не убивала его, так? Легавые просто шьют тебе дело.

Она сознательно давала Харлей возможность вывернуться, спасти себя, ей было тошно оттого, что приходится применять свои способности к женщине, пусть даже эта женщина – убийца. Отчаяние в глазах Харлей резало ей душу, причиняло физическую боль.

– Я не хотела, – прошептала Харлей. – Я… я правда не хотела!

Куда-то пропал резкий говорок бывалой арестантки. Перед Рейчел сидела просто женщина, измученная и жалкая.

Рейчел замутило от отвращения к себе. «Помни, какая была Си Джей в гробу, – снова услышала она далекий голос. – Помни и не раскисай».

– Это был несчастный случай? – с нажимом спросила Рейчел.

Глаза Харлей полыхнули злобой, она сухо рассмеялась.

– Несчастный случай, ага. Этот сукин сын, прежде чем получить удовольствие, связал меня, повалил и избил до полусмерти. – Ее плечи мелко тряслись, слова сочились, как гной из вскрытого нарыва. – Поэтому, как только он мне развязал руки, я случайно его порезала. Да уж, блин, несчастный случай, иначе не скажешь!

Рейчел почувствовала, что оглушена и подавлена гневом Харлей, ее обидой и пережитым ею унижением. Она вспомнила, как часто Келли с горечью вздыхала, что проститутке, которую избили или обманули, полиция не особенно сочувствует. Сама Келли со временем к этому притерпелась – так, по крайней мере, она говорила. Понятное дело, привыкла: работает в полиции уже десять лет. Для нее такое давно уже в порядке вещей.

Но для Рейчел – нет. Она тоже всякого наслушалась, но рассказ Харлей не шел ни в какое сравнение с теми признаниями. Ее буквально захлестывало то, что пережила эта женщина: боль от побоев, чувство вины за совершенное убийство, тошнотворное ощущение собственной ничтожности перед законом, который сурово накажет ее за то, что она по справедливости ответила жестокостью на жестокость.