Разбитая музыка - [102]

Я возвращаюсь домой под проливным дождем, и оказывается, что малыш Джо заболел. Он горячий, как печка, и его маленькое сердце стучит, как бомба с часовым механизмом. Мы вызываем доктора, и через час он уже стоит у нашей двери, держа над головой зонт. Это элегантный чернокожий человек в очках с тонкой оправой, в сшитом на заказ костюме и с изысканным английским произношением. Поначалу мы с Фрэнсис чувствуем смущение из-за отсутствия ковров и мебели в нашей квартире, а потом с ужасом замечаем, что кто-то из наших соседей подарил Джо уродливую страшную куклу, которая немым укором, словно какой-то идол, сидит в углу кроватки нашего больного малыша. Дождевые капли вычерчивают причудливые узоры на бетонном полу маленького двора перед нашим окном. Доктор любезно не обращает внимания на странную игрушку и говорит, что нашему сыну необходимо лекарство и что мы должны потеплее его укутать. Он выписывает рецепт и сообщает, что ближайшая дежурная аптека, работающая в такой поздний час, находится на Пиккадилли.

Под проливным дождем я еду на Пиккадилли и обнаруживаю у аптеки огромную очередь. За стойкой работает один-единственный аптекарь, а пол-Лондона нуждается в лекарствах. Через час я возвращаюсь домой, антибиотик, кажется, производит необходимое действие, и Джо погружается в спокойный сон, несмотря на то, что дождь барабанит в окна. Я всю ночь не смыкаю глаз, без конца прокручивая в голове положение, в котором я оказался, и думая о тяжелом грузе ответственности за жизнь и благополучие моей семьи. Удастся ли нам выплатить деньги за эту квартиру, найдет ли Фрэнсис работу, и что же в конце концов ждет в будущем нашу группу? К утру дождь перестает, и Джо просыпается здоровым. По радио передают, что прошедшей ночью выпало самое большое количество осадков за последние пятнадцать лет и что Элвис Пресли был найден мертвым у себя дома в Мемфисе.

«У Ребекки» — маленький ночной клуб (он же дискотека) в центре Бирмингема. При въезде в город нас ободряет вид расклеенных повсюду афиш. Это означает, что промоутеры сделали достаточно, чтобы собрать народ на мероприятие, которое должно стать нашим Рубиконом. Одно из двух: или мы успешно пройдем через это, или наше хрупкое предприятие будет сброшено в пучину отчаяния и несбывшихся надежд. Мы знаем, что сегодня все поставлено на карту и отчаянно нуждаемся в успехе. Энди выходит на сцену, понимая, что если мы провалимся, то группа, ради которой он рискнул своей репутацией, почти наверняка закончит свое существование. Мы со Стюартом смотрим из гримерной на растущую толпу мрачными глазами, осужденных на смерть.

Мы выходим на сцену, включается свет, и, движимые ощущением безвыходности своего положения, паникой и, я полагаю, напряжением силы воли, мы все-таки разрываем путы сковывающих нас неуверенности и отчаяния и с первых же тактов первой мелодии начинаем играть со всесокрушающей силой парового молота. Мы со Стюартом наяриваем так, словно в машинном отделении работает турбина, а из-под рук Энди один за другим раздаются искрометные гитарные переборы. Мой голос парит в воздухе, как хрипловатый крик хищной птицы. Зрителей, поначалу настороженных, охватывает невообразимое воодушевление. Во всем помещении нет ни одного равнодушного лица, как будто все присутствующие прониклись ощущением необходимости сделать наше выступление потрясающей удачей.

Мы трижды выходим, чтобы сыграть на бис, и толпа растаскивает на части ударную установку Стюарта, когда мы протискиваемся к гримерной. Но теперь, по крайней мере, ясно, что здесь произошло что-то необыкновенное, что чем дальше мы продвигаемся по своему пути, чем сильнее рискуем, тем щедрее вознаграждение. Возможно, впервые в жизни, я получил какой-то ориентир. Я понял, к чему следует стремиться, сочиняя песни. Мы победим. Я знаю, что это займет некоторое время, но теперь я в этом уверен.

Вдохновленный присутствием Энди, я снова начинаю писать песни, как в старые добрые времена, когда я плодотворно и с удовольствием сочинял для Last Exit. В период с конца августа до Рождества 1977 года я напишу подавляющее число песен для нашего первого альбома, нередко используя фрагменты песен, когда-то сочиненных мной для Last Exit, с измененными аккордами и мелодией. Новые варианты песен звучат более определенно, более лаконично, чем их прежние воплощения, и притом в них появилась некоторая утонченность, которой нашей группе не удавалось достигнуть прежде. «So lonely» — это песня, беззастенчиво склеенная из старых текстов репертуара Last Exit и слегка измененной музыки «No Woman, No Cry» Боба Марли.

На живой, как бы пружинящий ритм стихов накладывается тяжелая, монолитная пульсация рок-н-ролла. Это сочетание ритмов приводило меня в бешеный восторг, к тому же нужного эффекта удавалось достичь почти без усилий, всего лишь веселым исполнением этой горько-ироничной по содержанию песни.

Очень мало кто из современных новых групп обладает достаточным мастерством, чтобы играть регги. Сложный ритмический контрапункт этой музыки, кажется, переворачивает традиционные ритмические законы поп-музыки с ног на голову. Овладение этим стилем игры и доминирование партии баса в нашей музыке позволили нам со Стюартом развить более тонкие стороны взаимодействия между нашими инструментами, которых редко касались менее опытные коллективы. Создать некий гибрид, соединяя в один цельный сплав животную мощь рок-н-ролла и переменчивую гибкость регги — вот задача, которая могла бы стать интересной и плодотворной, особенно сейчас, когда музыкальный пейзаж, оставшийся после эпохи панк-рока, начинает напоминать район военных действий. Сложившаяся ситуация может дать нам шанс и стать настоящей удачей.