Разбег - [65]

Сердар с Зиной сели в середине, так, чтобы их было видно всем. Чары-ага, Иргизов и несколько женщин — с ними рядом. Тотчас Иргизова избрали тамадой, хотя и без того уже было видно, кому вести свадебное веселье. Иргизов, не мешкая, сказал несколько слов о женихе и невесте и дал слово замдиректора фабрики Поповой. Женщина, с хорошо поставленным, командирским голосом, привыкшая распоряжаться и докладывать на собраниях, тут вдруг растерялась. Вроде бы, официальная речь на свадьбе не нужна, а по-простецки, по-свойски — что скажешь? Подумала, посмущалась немного и начала с того, как молоды и красивы новобрачные, какими хорошими делами оба заняты: один в небе летает, а другая — доктор, без нее бы туго пришлось бабонькам. И настроение было бы не такое, как надо, и нормы были бы не такие, как есть. И если уж пошло насчет норм, то без хвастовства скажем, что прядильно-ткацкая фабрика, встав на стахановскую вахту в честь Первого мая, завоевала в соцсоревновании первое место, о чем и докладываем представителю Балтийского флота, товарищу Смирнову. Попова склонилась над соседом-моряком и дотронулась до его бритой головы ладонью. Моряк посмотрел на нее снизу и отвел голову. Все засмеялись. А девчата, сидевшие в конце столов, и не слышавшие, о чем там «напевает» администраторша, начали скандировать: «Горько! Горько! Горько!» Попова поняла, что сказать ей больше ни слова не дадут и тоже закричала:

— Горька! Горько! Целуй, жених, невесту-то, чего сидишь! Встаньте оба, как положено, и поцелуйтесь!

Молодые стесненно повиновались. Зина шепнула Сердару, чтобы не мешкал и не стоял, как вкопанный, и сама первой потянулась к нему. Тотчас они сели, и все выпили по первой рюмке. И не успели гости закусить, как Иргизов объявил, что просит слово отец жениха, Чары-ага Пальванов. Через секунду, другую Иргизов уже раскаялся, что дал слово Чары-аге — забыл, по прошествии многих лет, на какие штучки способен старый вояка. А Чары-ага только, и ждал случая, чтобы, встретясь с ним, еще раз напомнить добрым людям о том, как вытянул его со дна колодца. И начал свою речь Чары-ага без всяких вступлений:

— Я, товарищи, нашего тамаду в двадцатом со дна колодца достал. А если бы не достал, то и свадьбы бы не было. Зиночка не приехала бы в Ашхабад, я с Сердаром тоже бы жил в Карабеке…

Чары-ага, подшучивая, начал подробно рассказывать о белом «мертвеце» выскочившем с кладбища, о собаках, загнавших «мертвеца» в колодец… Лилия Аркадьевна вспомнила — в двадцать девятом, когда Сердар уезжал в Вольск и зашел проститься с Иргизовым, тоже что-то говорилось об этом. Иргизов тогда назвал спасителем Сердара, но как спасли его, Лилия Шнайдер не поняла. Не до того было. Сейчас Лилия Аркадьевна, слушая Чары-агу, смеялась со всеми вместе и следила за Иргизовым, как он реагирует на рассказ о нем. Иван молил о пощаде, искал заступничества то у Морозова, то у женщин и, обводя взглядом застолье, встретился со смеющимися глазами Лилии Шнайдер. Сначала до него не дошло, что это она. Но он почувствовал знакомый и забытый взгляд, и вновь посмотрел на нее. Да, это была Лилия Аркадьевна: красивая, изящная, как прежде. Только лицо, губы и строгие глаза отмечены нежной добротой материнства. Иргизов, остановив на ней взгляд, замолчал, сильно смутился и поднял в знак приветствия руку. Она улыбнулась и кивнула ему. Он тотчас забыл о Чары-аге и всем своим существом перенесся в день, когда последний раз видел ее. Вспоминая о прошлом, он настолько ушел в себя, что следящие за ним Ратх и Тамара Яновна откровенно рассмеялись. Ратх позвал:

— Иргизов, пересаживайся к нам! Место есть — подвинемся.

Опомнившись, он наигранно громко отказался от такого предложения, мол, место тамады у штурвала пиршества, но с этой минуты, — сам ли забавлял публику или давал слово другому, — уже не упускал из виду Лилию Аркадьевну и все время помнил о ней.

Между тем свадьба интенсивно набирала заряд веселья. Шаг от сдержанной трезвости к непринужденности опьянения был сделан, и над двором Пальвановых, над столами стоял нестройный гам от сотен голосов. В гаме этом то и дело прорезался голос Иргизова, объявлявшего очередного оратора. Произнес тост майор Морозов — сказал, как из бедной деревенской Золушки Зина превратилась в городского врача, а Сердар из подпаска — в летчика. Сказал несколько теплых слов о Сердаре инструктор Осоавиахима Ратх Каюмов. Осмелев от выпитого, попросила слово Лилия Аркадьевна, чего Иргизов не ожидал. Она принялась, рассказывать о прекрасной семье Иргизовых, о том, что знает Зину и Сердара много лет. И то, что оба они нашли свое место в новой жизни, конечно же, заслуга тут прежде всего Иргизова. Произнося тост, Лилия Аркадьевна допускала небольшие паузы, подбирая слова для очередной фразы, давалось ей это непросто, и она против своей воли растерянно смотрела на Иргизова. Взгляд ее как бы говорил: «Да помоги же — я не знаю, что еще сказать!» И Иргизов подсказывал ей и про себя отмечал: «Она такая же, как и прежде». Он подумал: вероятно, надо пересесть к ней и поговорить, но тут Лилия Аркадьевна начала прощаться с Тамарой Яновной и Ратхом. Стараясь незаметно покинуть свадебное пиршество, она сначала отошла к дереву, затем направилась к центральной аллее городка. Иргизов следил за ней и, чем дальше она уходила, тем беспокойнее становилось у него на душе. Пользуясь тем, что в тамаде давно уже потребностей нет и всяк предоставлен себе, он вышел из-за стола и тоже направился в аллею.