Раз пенёк, два пенёк - [84]
Сунув их подмышку, вышла на двор и кивнула Генке:
— Веди.
— Куда? — лихой налётчик и грабитель отчаянно боялся.
— Туда! Времени нет, шевелись! — Клавка тоже нервничала.
Подельники отправились к старой церкви. Время их, действительно, поджимало: пошёл четвёртый час утра, ночные сумерки потихоньку развеивались.
Иван лежал на том самом месте, где его обнаружил Генка — возле подвального окна.
Увидев труп, Клавка перекрестилась:
— Ровно зверь какой-то порвал, а и не человек вовсе. Ну-ка, Генька, подсоби тётке Клаве! Давай, снесём Ванюшку в церковь, чтоб не видно было!
Вдвоём они оттащили тело за полуразваленные стены. И только сейчас Клавка заметила часы, одетые на запястье Ивана. Стекло циферблата расколола пополам толстая трещина. Стрелки показывали пятнадцать минут первого. Время смерти Шрама!
Баба сняла с мертвеца «котлы» и сунула к себе в карман. Потом проверила карманы убитого. Нашла пятьдесят рублей — её, Клавкин, подгон.
Деньги Борода подала Геньке. Ивану они уже не понадобятся, в гробу карманов нет. А теперь — самое главное! Ох, делюга стрёмная!
— Где топор? — задала вопрос баба, не глядя на приятеля.
Генка начал догадываться о намерениях Клавки. Он подал ей орудие, дрожа, как осиновый лист.
— Иди на шкеру, если что — маякнёшь, — Бороде стало жаль бывшего соратника.
Парень с благодарностью кивнул и мигом выскочил наружу. Он очень не хотел лицезреть предстоящую сцену.
— Прости, Иван, так надо.
Клавка перекрестилась ещё раз. А потом ухнула топором, словно мясник. Мешки лежали неподалёку: вместо гроба и савана для Вани-Шрама.
Через двадцать минут она позвала Генку:
— Иди сюда, хватай две торбы. Поможешь дотащить.
Парень, испуганно озираясь, взял мешки. Ужас!
— Не забудь свои вещички, — напомнила Клавка, — и ступай за мной. Да по сторонам смотри! Не дай Бог, попадёмся с этим багажом участковому. Пиши, пропало. Наверетенит он нам — мало не покажется.
Нужно успеть, пока не начал просыпаться народ, незаметно добраться до котельной! Борода подхватила свои мешки и, выматерясь вполголоса, потащила их в направлении посёлка. Генка последовал примеру бабы.
Скоро два силуэта растаяли в предутренних сумерках, покинув гиблое место.
— Клади здесь, за кучей не видно!
Гора антрацита укрывала их от случайных свидетелей. Сообщники поставили свой жуткий груз рядком. Сами, обессиленные, упали тут же.
— Дай закурить, — Генка отирал пот со лба.
— Бери всё! — протянула раскрытую пачку Борода.
Татуированный благодарственно кивнул и спрятал курево за пазухой. ДорогА ложка к обеду!
— А теперь, не обессудь, Генька, но — разбегаемся. Горох! — Клавка желала поскорее отправить подельника с глаз долой.
— Что ж, горох, так горох. Ещё раз, благодарю за всё. Не поминай лихом, Клавушка!
Парень заплевал окурок и поднялся на ноги. Он ещё успевал на проходящий поезд.
— Помни мои слова. Здешний участковый, что пёс легавый. Так что, на посёлке не светись особо. Смотри, не заплутай, пока до вокзала добираешься. Удачи, Генька!
Гендос резво пошёл огородами, направляясь в сторону вокзальной дороги. Ему не терпелось убраться из этого посёлка.
Клавка заглянула в закопченное окошко. Прохор лежал на топчане, укрывшись фуфайкой. Устал, родимый, с непривычки-то!
— Тук-тук! Проша, это я. Как ты тут, держишься? — она резко распахнула дверь.
Прохор приподнял с лежака взлохмаченную голову, сладко зевнул:
— Аааа…! Утро доброе, Клавушка. Дак, я ништо, терпимо. А тебе-то чего не спится?
— Пришла тебя подменить. Ну, и проконтролировать мужика своего надо. Мало ли, что здесь творишь, без присмотра-то? — подмигнула дурашливо Борода.
— Вот, за что я тебя, э… уважаю. За чувство юмора, да!
Свежеиспечённый кочегар протирал сонные глаза. Наконец, он окончательно проснулся и, почёсываясь, поднялся с топчана.
— Иди домой, Проша, отдыхай. Теперь я поработаю.
Увидев чайник, Клавка схватила его со стола и присосалась к носику. Тяжёл Ваня оказался!
— Справишься? Ты же всё-таки женщина, — засомневался Прохор.
В ответ послышалось лишь бульканье. Наконец, Борода поставила чайник на место и обтёрла губы пятернёй.
— Не бойсь, мужчина. Опыт имеется. Оставь мне курево, да иди спать. Быстро, быстро!
Прохор не стал спорить. Через пять минут он уже скрылся из виду.
Клавка обошла кругом котельную и внимательно осмотрела окрестности. Не заметив ничего подозрительного, затащила «груз» в помещение. Совковой лопатой из кучи наполнила тачку, закатила её в кочегарку. Накидав полную топку угля и дождавшись, пока пламя хорошо разгорится, тётка бросила в огонь четыре холщовых мешка — останки бренной плоти своего товарища. Закрыла дверцу печи и перекрестилась: за упокой души раба Божьего Ивана.
До конца смены оставалось пять часов. Достаточно для того, чтобы истопить весь уголь, вычистить шлак и закопать косточки — если таковые останутся. Вроде проскочило, слава те, Господи!
Генка торопливо шагал по лесной дороге. За каждым кустом парню чудилась опасность, грозящая бедой. Ни в тюрьме, ни на зоне, никогда в жизни Гендос так не боялся! Несмотря на усталость, он почти бежал. Только бы поскорей покинуть этот посёлок, уйти подальше от того страшного, ставшего роковым для Ивана, места!
Горячо влюбленный в природу родного края, Р. Бедичек посвятил эту книгу животному миру жаркого Техаса. Сохраняя сугубо научный подход к изложению любопытных наблюдений, автор не старается «задавить» читателя обилием специальной терминологии, заражает фанатичной преданностью предмету своего внимания, благодаря чему грамотное с научной точки зрения исследование превращается в восторженный гимн природе, его поразительному многообразию, мудрости, обилию тайн и прекрасных открытий.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.
Сон, который вы почему-то забыли. Это история о времени и исчезнувшем. О том, как человек, умерев однажды, пытается отыскать себя в мире, где реальность, окутанная грезами, воспевает тусклое солнце среди облаков. В мире, где даже ангел, утратив веру в человечество, прячется где-то очень далеко. Это роман о поиске истины внутри и попытке героев найти в себе силы, чтобы среди всей этой суеты ответить на главные вопросы своего бытия.