Районные будни - [14]

Тут они, конечно, крик подняли, директора вызвали: «Ваш официант грозит нас побить!» Стал я с ними рассчитываться, они меня под шумок накрыли на двести рублей — бутылки из-под шампанского спрятали под стол, я и не включил его в счёт, так что пришёл в ту ночь домой совсем пустой, даже буфетчику задолжал. После этого случая меня в том ресторане посетители стали бояться, пальцем показывали: «Вот тот официант, что супником на пьяных замахнулся». А я вовсе и не замахивался. И хотя тех жуликов вскорости посадили — приходил к нам следователь за справкой: часто ли кутили они у нас? — всё же мне за них влетело. Строгий выговор объявил директор в приказе… Потом получилось у меня там разногласие с метрдотелем. Метрдотель — это старший над официантами, наш бригадир.

— Какое разногласие?

— По вопросу международной политики… В наш ресторан часто заходили иностранцы. Может, и хорошие люди, а может, и дрянь какая-нибудь, шпионы, клеветники. Если хорошие люди, тем паче нужно с ними держаться просто, по-человечески. А метрдотель такие установки нам давал: садится за стол иностранец — бросай всё, беги обслуживай его, пусть другие посетители ждут хоть час. Не пустили как-то в зал нашего парня, фронтовика — одет не по форме, в гимнастёрке и сапогах, а надо, мол, брюки на выпуск и китель. А иностранцы поснимают пиджаки, сидят в подтяжках при дамах, чуть не вовсе растелешатся — и не смей сделать им замечание. Вот я по этому вопросу и выступил на производственном совещании. Говорю: «Может, эти туристы дальше нашего ресторана никуда не поедут, ни на заводах, ни в колхозах не побывают, всё их знакомство с советскими людьми — через нас, официантов. И поэтому нам с ними нужно держаться вежливо, но без лакейства, чтоб не судили они по нас плохо обо всех наших людях». Выступил с чистой душой, как бывало в тракторной бригаде давал всякие рацпредложения. А начальству не понравилось моё выступление. Метрдотель этот стал ко мне придираться — мало выручки у меня, план не выполняю. Буфетчик взъелся за то, что уличил его как-то в недоливе. В общем, вижу, какая-то ерунда вокруг меня получается. Другим официантам на кухне без очереди заказы отпускают, а я по полчаса жду у окошечка. Думаю — худо мне тут будет. Не ко двору пришёлся. Взял расчёт…

Сунулся на завод — что ж, специальности нет… Вижу — на улице укатывают асфальт катками, машина — тот же трактор. Пошёл в контору: «Не нужны вам трактористы?» — «Нет, — говорят, — набрали уже сполна. В деревне, вероятно, больше спросу на вашего брата…» Но Зося меня предупредила: если поступишь на чёрную работу и будешь приходить домой в мазуте — ищи себе другую квартиру.

— Какая Зося?

— Хозяйка квартиры. Я ей все чаевые отдавал… На гитаре она хорошо играла. Наденет голубой халатик, как запоёт «Рябину» — душу вынимает!..

— Добро, что твоя Уля здесь не присутствует. При ней не стал бы всего говорить.

— Уля знает. Рассказывал ей… Пошатался я недели две без работы, потом этот наш приятель из треста дал мне ещё раз направление в хороший ресторан. Ресторан — при гостинице. И там я встретил одну землячку, старуху…

Проходила в Москве сессия Верховного Совета. Часть депутатов разместили в нашей гостинице. Живут наверху в номерах, обедать и ужинать спускаются к нам в ресторан. Смотрю — села за мой столик женщина в простой одежде, в платочке, по виду — работница с фабрики или колхозница. С депутатским значком. Читает меню. Подошёл к ней: «Чего вам подать?» Выбрала она что-то из порционных. «Можно, — говорю, — сделаем. Но чуток подождать придётся, минут пятнадцать». Донское словечко сорвалось. Она поглядела на меня. «А ты, парень, не с Дону?» — «С Дону», — говорю… — «Ну, иди, заказывай, подожду».

Принёс обед, расставляю тарелки. — «Тебе, — спрашивает, — сынок, дюже некогда?» — «А что?» — «Да вот кабы ты мне вечером чаю принёс туда, в комнату, шестьсот четырнадцатый номер. Боюсь в лифте спускаться, как пойдёт вниз — душа от тела отрывается». — «Это можно», — говорю. — «Нездорова я, — говорит, — сегодня, не пойду вечером в театр, попью горячего и лягу спать». Поговорили мы немного, спросила она меня — из какой я станицы? Про себя рассказала — кто, откуда. Колхозница, звеньевая.

Стучусь к ней вечером с чаем, а она в номере мебель переставляет по-своему. «Чего ж вы, — говорю, — горничную не позвали?» — «Да они уж утром тут прибирали. Ничего, я дома, как занедужаю, начинаю стирать, либо хату белить — разомнёшься, выпьешь на ночь стопочку, оно и полегчает». Стал я чашки с подноса снимать. «Ох, — говорит, — земляк, непривычна я, чтоб мне такие казаки на стол собирали. Садись на диван, я сама подам что нужно. Повечеряешь со мной?» Достала из чемодана бутылку терновки, рыбца донского вяленого, сала домашнего. Неудобно отказываться. Сел. Стала она меня расспрашивать — где я был в военные годы, на передовой ли воевал или трофеи собирал, до какого чина дослужился, какие награды имею? Дотошная старуха. Глаза чёрные, как паслён, и голова чёрная, ни одного седого волоса, а лет — за шестьдесят. Маленькая, худенькая. У меня мать была такая маленькая, чернявая…