Райнхард Гейдрих — паладин Гитлера - [82]

Тогда ему все представлялось совсем иначе и проще. Тогда им твердили, что в парашютисты будут отобраны только самые лучшие, а он действительно хотел принадлежать к числу самых лучших. Но мог ли он представить себе тогда, на что он идет?

Ему верили, потому что он всегда подчеркивал свой патриотизм. В протекторате он занимал прочное место дежурного таможенной охраны, на что не раз обращал внимание своего начальства. Но, для того, мол, чтобы лучше служить родине, он сменил удобную жизнь на превратности, связанные с бегством за границу. Еще служа в автороте, он хранил в своем солдатском чемоданчике большие застекленные портреты президента Масарика и Бенеша, всячески подчеркивая свою любовь к ним. Его включили в десантную группу надпоручика Опалки «Аут дистанс», хотя кое-кто из его товарищей в Англии возражал против этого. Как утверждают некоторые свидетели, от него, мол, хотел поскорее избавиться офицер осведомительной службы Моравца, на которого были возложены заботы о специальных курсах парашютистов. В первые же дни после высадки ему стало ясно, что он сделал неудачный выбор. А поэтому он быстро сменил служение родине на личные удовольствия и вместо выполнения возложенной на него задачи отправился к своей девушке в Колин.

Но теперь вдруг случилось нечто такое, что по крайней мере на минуту сдерживает трусливое дрожание рук человека на чердаке домика в деревне Нова Глина. Он держит газету за 13 июня, несколько раз взволнованно прочитывает про себя дополнительное обращение Франка: «На лиц, доставивших сведения в порядке дополнительного вклада в расследование покушения на обергруппенфюрера СС Гейдриха, угроза расстрела не распространяется, если они сделают это до 20 часов 18 июня 1942 г.».

Внимание читающего газету захватывает столь понятный комментарий к объявлению — он сулит лицам из близкого окружения преступников не только ненаказуемость, но и вознаграждение — в том случае, если они дадут такие сведения. Это прямое предложение амнистии. Но какой ценой?

«Дать сведения» — звучит для слуха труса приятней, чем «предать».

На приманку ненаказуемости, брошенную Франком оставшейся сотой части процента чешского населения, которая могла бы «представить сведения» не только об участниках покушения, но и о тех, кто их поддерживает, клюнула одна-единственная мелкая душонка.

Газеты с закамуфлированным обещанием амнистии предателям вышли 13 июня 1942 года. Штемпель на анонимном письме, принятом почтой в Тржебони для вручения по адресу жандармскому отделению в Бенешове, датирован тем же числом.

Первый камешек, который повлечет за собой целую лавину, брошен.

Не забудем, что анонимный донос лежит в кармане жандармского начальника, куда он его сунул 14 июня. Завтра он не может ехать на официальное расследование в Тржебонь (и по пути завернуть в свой домик в Индржиховом Градце), потому что автомобиль отправился по другим служебным делам. Так что только послезавтра, 16-го, письму будет дан ход.

Утром 16 июня обитатель чердака домика в Нова Глине садится в поезд, идущий в Прагу. Теперь уже он не боится никаких проверок, хотя в его удостоверении личности, полученном в Англии на имя Карела Врбаса, недостает регистрационной отметки полиции. Теперь на него уже не распространяется смертный приговор на основе декрета о несоблюдении обязательной регистрации. У него есть алиби. Донос, отправленный на основании другого декрета.

И есть решение довершить предательство, уже не анонимно…

По Бродовской улице Праги в полдень 16 июня 1942 года шагает Карел Чурда, пока еще участник десантной группы «Аут дистанс». Парашют, который помог ему опуститься на чешскую землю, зарыт в лесу вблизи Телчи. Чурда направляется к темному угловому зданию, прежде принадлежавшему Управлению банковского и угледобывающего товарищества Печек. Теперь здесь перед входом стоят два часовых в форме СС.

Год назад Чурда добровольно решил стать парашютистом, и сейчас бывший чешский солдат Чурда также добровольно входит в здание Пражского управления гестапо — «Печкарню».

Он идет, чтобы уберечь от петли свою шею, хотя легко может представить, сколько тем самым подпишет смертных приговоров другим людям, да и себе самому, хотя в то время он не допускал этого.

«16 июня 1942 г, примерно в 12 ч. 45 мин. ко мне был приведен в сопровождении переводчика гестапо Горна задержанный у входа в здание Карел Чурда», — давал показания в 1946 году перед чрезвычайным народным судом в Праге Гейнц Янтур, снискавший в годы оккупации славу самого лютого криминального комиссара пражской «Печкарни».

«Чурду привели ко мне потому, что руководителя особой комиссии по расследованию покушения, криминального комиссара Паннвитца, в это время в управлении не было… (Паннвитц возглавлял комиссию. — Прим. авт.) Когда Чурда вошел в кабинет, он был взволнован, дрожал всем телом. Сказал, что он парашютист, и ссылался на приказ, гарантировавший ненаказуемость каждому, даже из окружения, близкого к участникам покушения, если они дадут сведения о виновниках покушения, об их помощниках и укрывателях. Спрашивал, что с ним будет, не расстреляют ли его.