Рай в шалаше - [85]
У Тани тяжелая, больная голова, она выпивает из протянутой ей рюмки, далее следует стакан с водой, чтобы запить лекарство, и не успевает Таня перестать морщиться, как Вера Владимировна приносит стакан крепкого сладкого чаю.
Потом они обе неспешно одеваются, потом долго идут пешком по Ленинскому проспекту и не разговаривают, только крепко держатся друг за друга. Вера Владимировна изредка вздыхает, Таня иногда позевывает, «это у вас сердечное», — пугается Верочка и останавливается, и стоит минуту-другую, тревожно глядя на Таню... Уже давно стемнело, зажглись неоновые огни вывесок. На Ленинском проспекте час пик. Навстречу им бегут люди с портфелями и сумками, лица их меняются в зависимости от освещения — красные, зеленые, синие. Деревья на проспекте почти облетели, листьев на обочинах не видно. Прохладно, Таня с Верочкой прижимаются друг к другу, и кажется им, они согреваются.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Расстаются Таня с Верой Владимировной в метро, внутри станции «Комсомольская», как раз в том месте, где с мозаики, сверху, с безмятежно-голубых небес, приветствуют пассажиров круглолицые люди с твердыми улыбками пятидесятых годов. Верочка секунду всматривается в Танино лицо, словно взвешивая, готова ли она, поправляет ей косынку, выбившуюся из-под воротника, шепчет: «Будьте умницей, деточка»; похоже, ей хочется сказать что-то еще, но она удерживается и, с трудом оторвавшись, отделив себя от Тани, она не оглядываясь семенит к эскалатору.
...Пока лифт медленно ползет на двенадцатый Костин этаж, можно о многом успеть подумать, например о том, что, если глядеть со стороны, они за эти годы стали с Цветковым почти родственниками: так приходила бы Таня к брату, если бы подарила ей судьба брата, обремененная семьей и работой любящая сестра, — постирать, приготовить обед, убрать, подперев щеку затекшей рукой, посидеть вместе, поохать о жизни, посетовать на свое... а потом возвращаться домой с полегчавшим сердцем — вроде и не одна на белом свете, есть родная кровь. Но не брат же он ей, не родная кровь!
...Таня позвонила, Костя открыл, засиял, потянулся снять с нее плащ, упрекнул, что долго не шла, и в глубине квартиры (если допустить, что в однокомнатной квартире возможна глубина) сразу что-то ухнуло, отозвалось в такт его словам, — должно быть, ветер.
— Давай чай пить, — предложил Костя, — чайник уже кипит, — небрежно добавил он, втайне гордясь своей домовитостью. — Мытье рук? Что за предрассудки! Садись в кресло!
Таня усаживалась в кресло, стараясь поудобнее устроить голову, голова все еще была тяжелой. Но пристроить голову, вообще пристроиться, приютиться, приладиться в Костином доме не так просто. Кресло, в которое Таня села, низкое, старое, коротенькое, отцовское еще, голове приходится прислоняться к стене, но мало того, что стена холодная, так как выходит на лестничную клетку, на обоях, как раз в том самом месте, расплываются пятна, натертые, должно быть, немалым числом посетивших этот дом макушек... Ну вот, приладилась наконец, теперь надо тянуться вверх, к столу, потому что к чаю накрыто на краю высокого письменного стола, освобожденного от бумаг. Там стоят: две банки консервов, масло в надтреснутом блюдце, батон и кусок неразрезанного сыра.
Костя достает бутылку любимого Таниного грузинского вина «Ахмета», открывает, но пить его Таня отказывается. Пьют они чай и разговаривают, то есть говорит, по обыкновению, Костя, а Таня слушает. Начинает он, как всегда, с новостей на кафедре, потом переходит к студентам. Старшекурсники вернулись из Пицунды с занятий летней школы, все в восторге, оказался живописный студенческий городок, тропинка ведет туда вдоль моря, в нескольких местах приходится огибать скалы чуть ли не вплавь.
— И я не поехал! — горюет Костя. — Почему ты меня не уговорила?
— Ты сказал, что не можешь оставить дела.
— И ты поверила? Какие дела! — Костя пренебрежительно машет рукой. — Мне показалось, ты будешь недовольна.
— Я? — удивляется Таня.
— А ты не замечала, что не любишь меня далеко отпускать?
Таня осторожно, чтобы не потревожить, качает головой:
— Тебе кажется.
— Ну-ну, — Костя хитро улыбается, — как видишь, я не противлюсь. Дискуссия там была, говорят, так себе, Филатова проводила, легко представить себе этот маразм.
— Она милая женщина.
— Да, но ребята туда ехали не затем, чтобы любоваться перезрелыми прелестями. — И поймав Танин укоризненный взгляд: — Виноват, грешен, мадам уговаривала меня ехать вместо нее.
...Далее следует рассказ о любимом его третьем курсе. Вчера у них была вечеринка в общежитии, пригласили Цветкова, оказалось, стройотряд курса ездил в Мордовию, строили свинарник, все чин по чину: сами каркас возводили, сами цемент замешивали, начальник, комиссар, бригадиры... Директор совхоза благодарность университету прислал.
— Ты знаешь, — изумляется Костя, — привезли по тысяче рублей на брата. И это за сорок пять дней.
...Он изумляется, и ему глухим, напевным басом согласно поддакивают водопроводные трубы, и тонко звенят оконные стекла под натиском ветра, а то вдруг начинает дребезжать на кухне балкон. У Кости говорящая, охающая, кряхтящая квартира. И к тому же время от времени разными голосами бьют отцовские часы, самая осязаемая материальная ценность, которую он вывез из Ленинграда, если не считать книг. Но за часами надо следить, заводить, подмазывать, вообще как-то к ним относиться. Костя к ним никак не относится, «у нас никогда не было контакта, — объяснил он однажды Тане, — я их всегда боялся, с детства, они бьют, бьют, а я пока ничего не успел в жизни, и делалось страшно». Но оставить часы в Ленинграде Костя тоже не решился: «Отец любил их, как живые существа». И вот теперь эти живые существа, музейные экспонаты, которые готов приобрести Эрмитаж, дряхлели потихоньку и изредка, когда набирались силенок, жаловались робко, как жалуются, вздыхая, не словами, а именно тихими вздохами заброшенные, никому не интересные старики.
Новая книга Галины Башкировой и Геннадия Васильева поможет читателю живо увидеть малоизвестный для нас мир русских (как называют на Западе всех выходцев не только из России, но из всего СССР) эмигрантов разных лет в Америке, познакомиться с яркими его представителями — и знаменитыми, как Нобелевский лауреат, экономист с мировым именем Василий Васильевич Леонтьев или художник Михаил Шемякин, и менее известными, но по-человечески чрезвычайно интересными нашими современниками.
Что мы знаем о себе, о секретах собственной психики? До конца ли мы реализуем возможности, отпущенные нам природой? Можем ли мы научиться прогнозировать свое поведение в горе и в радости? А в катастрофе, в аварии, наконец, просто на экзамене? А что нам известно о том, как формировался в веках психический склад личности? О том, что такое стресс и как изучают его психологи?Человек и становление его духовного мира, парадоксы нашей психики, эмоциональное осмысление того нового, что несет с собой научно-техническая революция, нравственные аспекты науки.Прим OCR: Это одна из нестареющих книг.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.