Рай на краю океана - [19]

Гвинейра была совершенно не против. За свою жизнь ей доводилось ночевать и в менее комфортных условиях, и она уже предвкушала приключение. Поэтому она пребывала в наилучшем расположении духа, когда полукаретка, запряженная каурым жеребцом-кобом, тронулась за крытой повозкой.

– Оуэн может покрыть парочку кобыл там, наверху, – пояснила она свое решение запрячь жеребца. – Чтобы у Флёретты не перевелись чистокровные кобы!

Кура, которой и были адресованы эти слова, равнодушно кивнула. Вероятно, она даже не обратила внимания на то, какую лошадь выбрала ее бабушка. Зато Кура бросала гораздо более заинтересованные взгляды на младших возничих – взгляды, на которые те отвечали с не меньшей жадностью. Оба юноши тут же принялись ухаживать за Курой или, точнее сказать, боготворить ее. Однако никто из них не отважился открыто начать флиртовать с юной красавицей.

Настроение Гвинейры стало еще лучше, когда они наконец оставили позади Холдон, ближайшее к ферме поселение, и направились к Альпам. Покрытые снегом вершины, перед которыми простиралась безбрежная, похожая на море Кентерберийская равнина, восхищали ее со времен прибытия на новую родину. Она до сих пор еще прекрасно помнила день, когда впервые пересекла верховую тропу, пролегавшую между гаванью Литтлтон и городом Крайстчерч. Верхом на коне, не на муле, как остальные дамы, с которыми она приплыла из Лондона на «Дублине». Она помнила, как возмущался этим ее свекор. Однако ее кобылка Вивьен, из породы кобов, уверенно несла ее по местам, казавшимся столь холодными, скалистыми и негостеприимными, что один из путников сравнил их с «Адскими горами». А потом, когда они достигли высшей точки, в низине перед ними раскинулся Крайстчерч и сама Кентерберийская равнина. Земля, частью которой она стала.

Гвинейра свободно держала поводья, рассказывая внучке о своей первой встрече с этой страной, на что Кура, впрочем, совершенно не реагировала. И только упоминание «Адских гор» из песни «Damon Lover» заставило ее очнуться. Она даже начала напевать эту песню себе под нос.

Гвинейра слушала ее и спрашивала себя, от какой из ветвей их семьи Кура унаследовала свою ярко выраженную музыкальность. Уж точно не от Силкхэмов, семьи Гвинейры. Хоть сестры Гвин играли на фортепьяно с гораздо большим энтузиазмом, чем сама она, но с ничуть не большим талантом. Гораздо более талантливым был первый муж Гвинейры. Лукас Уорден, будучи эстетом, обладал прекрасным музыкальным слухом. Но это он наверняка унаследовал от своей матери, а с ней у Куры кровного родства не было… Что ж, думать о родственных связях внутри семьи Уорден Гвинейре не особенно хотелось. Возможно, талант Куре передала ее мать Марама, певица-маори. Гвин сама виновата в том, что купила девочке проклятое фортепьяно после того, как много лет назад подарила инструмент Лукаса. Иначе Кура, возможно, ограничилась бы традиционными инструментами и музыкой маори.

Поездка в Квинстаун длилась несколько дней, причем путешественникам почти всегда удавалось заночевать на какой-нибудь ферме. Гвинейра была знакома почти со всеми овцеводами в округе, но здесь, в принципе, хорошо принимали даже незнакомых людей. Многие фермы находились в очень уединенных местах, у почти забытых всеми дорог, и владельцы радовались каждому посетителю, который привозил с собой новости, а иногда даже почту – так, как делали возницы универмага «О’Кей», которые ездили по этому маршруту многие годы.

Путешественники уже почти добрались до Отаго, когда у них не осталось иного выхода, кроме как разбить лагерь в повозках под открытым небом. Гвинейра попыталась превратить это в приключение, чтобы наконец-то заставить Куру раскрыться; на протяжении всего путешествия девушка безучастно сидела рядом с ней и, похоже, в голове у нее были одни только мелодии.

– Мы с Джеймсом в такие ночи часто лежали без сна и слушали птиц. Послушай, это кеа. Ее можно услышать только здесь, в горах, а вниз, к Киворд-Стейшн, они не спускаются…

– Говорят, в Европе есть птицы, которые поют по-настоящему, – заметила Кура своим мелодичным голосом, напоминавшим голос Марамы; но если у невестки голос был звонкий и нежный, голос Куры звучал сочно и бархатисто. – Настоящие мелодии, так говорит мисс Хизер.

Гвин кивнула.

– Да, я помню. Соловьи и жаворонки… звучит красиво, это правда. Мы можем купить пластинку с птичьими голосами, и ты будешь проигрывать ее на своем граммофоне, – сказала Гвин. Граммофон был подарен Куре на прошлое Рождество.

– Я предпочла бы слушать их голоса вживую, – вздохнула Кура. – И хотела бы поехать в Англию, чтобы учиться там пению, а не в какой-то Квинстаун. Я вообще не понимаю, зачем мне это.

Гвинейра обняла девушку. В принципе, Кура не допускала этого уже многие годы, но здесь, в безжалостном одиночестве под звездами, даже она стала сговорчивее.

– Кура, я тебе уже тысячу раз объясняла. На тебе лежит ответственность. Ты унаследуешь Киворд-Стейшн. Ты должна принять поместье или передать его следующему поколению, если оно тебя не интересует. Может быть, у тебя когда-нибудь родится сын или дочь, для которых это будет важно…