Рай, ад и мадемуазель - [4]

Вместе с maman Софи с детства посещала maisons de couture.[1] Наблюдала за подиумом широко раскрытыми глазами. Манекенщицы, их изумительный макияж казались даже удивительнее нарядов. Слышалось шуршание роскошного бархата, шерсти, крепа, шелкового джерси. Воркующие женщины щупали ткань и отмечали платья для примерки. Софи нравилось смотреть, как модели сбрасывают с плеч меховые шубы и небрежно волокут их за собой по полу.

Девушка обожала прохладные салоны с серыми стенами, полные элегантных дам, за которыми тянулся ароматный шлейф духов. Завидовала помощницам, которые собирали булавки с ковров в примерочных, разбрызгивали туалетную воду по салону, и отчаянно жаждала стать частью волшебного благоухающего мира.

Мысли о моде спасали от бесконечных дискуссий о политике за обеденным столом. Отца только это и занимало. В двадцать один год Софи зачислили в Сорбонну, престижнейший университет Парижа. Студенты тоже говорили лишь о политике. Того, кто не выступал против войны во Вьетнаме, не считали au courant[2] или модным.

Софи разбила немало сердец, бросая парней после первой же ночи.

В родительском доме она продолжала флиртовать со зрелыми мужчинами, чаще женатыми. Заманивала до своей спальни и хлопала дверью перед носом.

Она знала, что ведет себя вызывающе, но наслаждалась силой своего очарования. И вскоре поняла, что почти всемогуща. А если мужчина выставляет себя дураком — это его проблемы!

Софи страстно желала убежать в мир моды от серьезной жизни, которую ей навязывали. Мода казалась легкомысленной и сексуальной. Девушка не верила женщинам, утверждающим, будто они одеваются ради других дам. Цель моды — соблазнять! Софи носила откровенную облегающую одежду, подчеркивая грудь и ноги. Завершала наряд туфлями на высоченном каблуке, хотя родители запрещали столь «вульгарную» обувь. Тайком проносила туфли в сумке на дискотеку в районе Пасси и переобувалась в гардеробе. От поклонников отбоя не было.

Софи смотрела на улицу и думала о вечно занятом отце. В воскресенье, за полчаса до полудня, он примет ее в библиотеке. Maman в это время будет давать наставления кухарке — к обеду ждут гостей. Как всегда. Софи скажет, что продала колье и бросает университет — он бесполезен. Ее наверняка выгонят из дома.

Кристофер Хатчинс

На борту самолета «Эр Франс», летящего утренним рейсом Лондон — Париж, юноша, похожий на озорного ангела, сидел, прислонившись лбом к иллюминатору, и разглядывал облака. Вдруг он совершил роковую ошибку? Сможет ли осуществить мечту: стать первым английским дизайнером, покорившим Париж, или потерпит крах и вернется домой, к насмешкам отца и разочарованию матери? Нет, надо выкинуть из головы мысли о неудаче! Он талантлив, и кто-нибудь в Париже обязательно это заметит. Он найдет работу.

Правильные черты лица, растрепанная копна светлых волос, поразительно голубые глаза и полные губы вряд ли навредят карьере. Или, наоборот, только все ухудшат? Кристофер наслушался сплетен о мужчинах — хищниках мира моды, его это слегка беспокоило. Юноша бережно хранил главный секрет: им владела страсть не только одевать женщин, но и раздевать их. Он был гетеросексуалом. Кем это сделает его в модном Париже: уникумом или белой вороной?

«Настоящий мужчина не рисует эскизов женской одежды».

«Настоящего мужчину не так уж заботит, что носит женщина».

«Мужчина, думающий о моде, наверняка гей».

Эти мысли крутились в голове Кристофера Хатчинса с четырнадцати лет.

Наступил 1967 год. Мачо стали непопулярны. Одежда унисекс стерла грань между полами. Многие поп-звезды поддержали тенденцию.

Кристофер увлекся модой, когда стал подрабатывать у дяди Дэвида, провинциального портного, в мастерской по выходным и на каникулах. Юношу зачаровывала ткань, тонкая выработка и переплетение нитей, да и сам процесс изготовления костюма. Он с удовольствием наблюдал, как мастер сметывает, пришивает подкладку, примеряет на клиента и, наконец, проверяет себя на последней примерке безупречного законченного пиджака. Кристофер пробовал шить сам. Скрывал это от друзей, боясь насмешек. Его тело реагировало на женщин, давая понять, что парень не гей. Но это не отменяло неоднозначного отношения мужчин к моде. Поэтому юноша старался быть осторожным.

Сначала Кристофер рисовал костюмы для кукольных футболистов, потом стал вырезать из журналов матери фигуры женщин и делать для них бумажную одежду.

Когда юноша робко показал кукол дяде, тот не посмеялся, а присмотрелся к «моделям» племянника.

— Кажется, у нас растет модельер. Хочешь выбрать эту профессию?

— О боже, да!

— А зачем поступил в бухгалтерскую школу?

— Так хотел отец.

Дядя Дэвид приходился братом его матери. У них с женой не было детей. Этот мужчина, совсем не похожий на отца Кристофера, относился к парню как к сыну. Родитель всегда был холодным и грубым. Дядя показал юноше, что мужчине не обязательно быть суровым. Кто знает, профессия сделала дядю добрым и понимающим или он таким родился?

Швейное дело отнюдь не считалось недостойным мужчины. Но у Кристофера все равно не хватило смелости рассказать отцу о своих стремлениях, и юноша послушно пошел учиться на бухгалтера.