Равноденствия. Новая мистическая волна - [32]

С тем, что уходит страх?

Наверное, и аду, и небесам они были безразличны — душа Чернобитова давно была отписана дьяволу, душе Юли по плану через определенное, но не слишком скорое время еще только предстояло открыть для себя Бога. И оттого, что никому не было до них дела (кроме каких-то праздных людей вроде родителей или партнеров по бизнесу, ах, что они могут значить, эти люди), им было ещё легче идти рука об руку по улицам, залитым светом, и улыбаться прохожим.

Но…

Однажды (всё происходит однажды) они валялись в постели в маленькой Юлиной квартире. Сергей обнимал её и бормотал какую-то ерунду. Была оттепель, чирикали какие-то пташки, с крыши капала вода. На улице было сыро, и из окна доносился скрип шин на мокром асфальте. «Господи, — сказал Сергей (слово Господи он употреблял как междометие, прислушивались же к его словам совсем не на небесах), — Господи, как было бы здорово остаться нам с тобой одним на целом свете». И как только он договорил эту фразу, исчезли и люди, и Юля, и тихая уютная квартира, и шепот капель.

Сергей оказался голым на берегу какой-то реки. Невдалеке был мост, а за ним какие-то сараи. Было холодно. Сначала он не понял, что произошло, а потом долго ещё не хотел верить страшным догадкам. И лишь перебежками добравшись до сараев, облачившись в какое-то тряпьё и добредя до поселка, на улицах которого не было ни души, но кое-где работали телевизоры, он понял, что его минутное желание исполнилось — они с Юлей остались одни в этом мире, но не вместе, а разделённые бог весть каким расстоянием, разбросанные дьявольской рукой по просторам матушки-Земли, с поверхности которой вмиг смело всех остальных людей. (Или такую землю им соорудил одним щелчком пальцев некий умелец из юридического отдела адской конторы, где так любят следить, чтобы договора выполнялись в точности.)

Им овладело отчаяние. Он заметался по поселку, дергая за ручки, казалось, намертво закрытых дверей и тщетно пытаясь перекричать вой ветра в проводах. Порядком набегавшись (на это ушло часов десять), он отыскал гостиницу и, шатаясь поднявшись по лестнице и захлёбываясь слезами, бросился на диван, стискивая в беззвучном вое подушку. Милосердная человеческая природа не позволила ему мучиться слишком долго, и он потерял сознание.

Очнувшись через несколько часов (он спал, во сне к нему приходила Юля: он разговаривал с ней, она улыбалась, а он никак не мог понять, что за горечь поднимается внутри него и почему его душат слёзы) и оторвавшись от мокрой подушки, Сергей попробовал рассуждать логически. Он был уверен, что желание его выполнено точно, значит, она где-то здесь, в этом мире, точно так же тоскует одна в каком-нибудь захолустном городишке. А если, не приведи бог, её забросило в какую-нибудь Антарктиду или в Амазонию — нет, этого не может быть, наверняка она где-то в цивилизованном мире. Она ведь умеет водить машину. Он сам её учил. (Они по бездорожью заехали в какой-то лес, у него была бутылка шампанского. О чём он? У него была она.)

Она найдёт машину и поедет туда, где должен быть он. Куда? Конечно, в Москву.

Разбив окно и забравшись на почту, он обнаружил, что находится вовсе даже не далеко от Москвы, в Голландии. Быть может, и она где-то рядом. Машин на улицах было полно, во многих из них были ключи. Нарисовав и оставив на главной площади огромный плакат: «Юля! Любимая!

(к чему лишние слова? — подумал он, когда писал это послание, но тут же устыдился своих мыслей.) Я был тут. Уехал в Москву. Буду ждать тебя дома. Сергей», он сел в какой-то старенький джип, бак которого был полон, и помчался на восток.

(Надо сказать, что ещё в первый день он обращался к своим «друзьям»-демонам с просьбой вернуть Юлю, но там, видимо, посчитали, что никто её у него не забирал и возвращать нечего, а требования, чтобы она оказалась рядом с ним, тоже вполне условны: на одной планете — разве не рядом).

Два раза поменяв машины, уже через день он был в Москве. Город встретил его хмуро. Огромные стаи птиц кружили в небе, на каждом перекрёстке встречались собачьи своры. Вообще, всё вокруг было полно собачьего воя — собаки в квартирах остались без хозяев и пищи. Под колёсами так и шныряли коты. Весь центр был забит машинами, многие из них были разбиты, видимо, люди исчезли в одно мгновение. Юля жила на окраине. Он убеждал себя, что её, конечно, не может быть дома, но когда предположение стало реальностью, ему стало чуть ли не горше, чем в первую минуту, когда он её потерял. Он не знал, что ему делать.

Целыми днями он сидел у окна или у подъезда, боясь отойти даже на несколько шагов. Продукты в отключившемся холодильнике быстро кончились, а ночью было так холодно, что даже если бы он не думал каждую минуту о Юле, всё равно вряд ли смог бы уснуть.

Она приходила к нему по ночам, и оттого, что к нежности добавлялось немного горечи, эти встречи были чуть ли не радостнее, чем наяву.

(Сергей пробовал пить, но получался почему-то противоположный результат: мысли становились предельно трезвыми, и от этого безнадёжность подступала ближе).

Постепенно он привык к такому существованию. С утра он вставал, оставлял для Юли записку (каждый раз новую) и отправлялся бродить по городу — сначала по тем местам, где они бывали вместе, потом на поиски еды и машин с бензином. Один или два раза он пытался зайти в церковь, но церковь не принимала его — некому было покаяться, и душа его давно была далеко.