Равнинный рейд - [37]
— Сюда, сюда-а!
Пырван выругался и, повернувшись на крик, дал короткую очередь. Бежавший на шум и выстрелы Черкезов услыхал зловещий свист пуль и в страхе кинулся на землю. Как всегда в такие моменты, сердце его чуть не выскакивало из груди, все его худое, жилистое тело била неудержимая дрожь. Во мраке явственно послышался топот — вот он поравнялся с ним. Черкезов сжал в руках автомат и приготовился стрелять. Впотьмах нельзя было разглядеть — свои это или партизаны? Внезапно смутные, еле различимые фигуры выбежали из-под прикрытия деревьев на шоссе и исчезли в полях.
Все произошло с такой стремительностью, что поручик не успел даже нажать спуск. Перед ним на мгновение мелькнула костистая фигура пожилого крестьянина, который, пригнувшись, бежал вперед. Отец? А может быть, нет? Страх снова подступил ему к горлу. И если отец — пусть лучше убирается! К черту, куда угодно! Недоставало еще, чтобы завтра все узнали об его позоре! Лютая ненависть к партизанам снова захлестнула, ослепила Черкезова. Он с силой нажал спуск. Длинная очередь трассирующих пуль разорвала ночную темень, прочертила на черном небе их светлые траектории. Поручик стрелял, пока не кончились патроны, и вновь сменил диск.
Преследуемые неожиданным огнем, бойцы метнулись в разные стороны, но продолжали бежать вперед. Стрельба вскоре замолкла. Перед ними была ночь, свобода и тишина. Бойцы снова собрались вместе и, не останавливаясь, помчались дальше, забирая чуть-чуть на запад. Простор неудержимо манил их к себе, равнина принимала их в молчаливые материнские объятия. Бойцы пробежали во весь дух уже несколько сот метров, но никто не ощущал усталости, крепкие ноги легко несли их по шелестящему колкому жнивью.
Незадолго до прорыва генерал Козарев собрал командиров на совещание и, недовольно кривясь, выслушивал их короткие рапорты. На походном раскладном столике горело несколько карбидных ламп — их химический белый свет выхватывал из тьмы фигуры собравшихся, рыжеватые склоны балки. Начальник штаба докладывал генералу, что самое позднее через полчаса артиллерия будет здесь. Тень удлиняла нос подполковника, в тщательно протертых стеклах пенсне отражались огоньки ламп. Помолчав немного, он нахмурился и предложил немедленно начать обстрел рощи, тем более, что с батареей прибудут и прожекторные части. Генерал выслушал помощника и метнул на него сердитый взгляд.
— Вы скоро тени своей бояться станете! — пробурчал он раздраженно. — Через кольцо не только партизаны — муха не пролетит…
— Но пойти на прорыв они могут! — возразил подполковник. — Впрочем, я не настаиваю, господин генерал. Риск, в конце концов, ваш.
— Риск! — вскинулся генерал. — По-вашему, это тоже риск — держать несколько мышей в мышеловке? Самое большее, что они могут сделать, это доесть брынзу.
— Или подмочить чью-то репутацию! — дерзко подхватил подполковник. — И такие вещи случаются. Я думаю, господин генерал…
Подполковник не докончил. Волна взрывов потрясла воздух, земля, казалось, заходила ходуном. Тени дрогнули, карбидные лампы, стукнувшись друг о друга, тоненько зазвенели, язычки пламени затрепыхались. Все стояли как громом пораженные, глядя в ту сторону, откуда донесся этот неожиданный взрыв.
— Что там такое? — придя в себя, выкрикнул генерал.
Никто не ответил. Все напряженно вслушивались в тишину.
— Что там такое?! — повторил Козарев.
Телефонист уже испуганно кричал в трубку «Вулкан! Вулкан!», но «Вулкан» ничего не знал. Невразумительно отвечали и другие телефонные посты. Только какой-то неизвестный связист с поста «Рила», еле сдерживая злорадство, возбужденно сказал:
— А то случилось, что партизаны сбежали… Стреляют где-то у нас за спиной…
Глаза солдата вспыхнули от радости.
— Говори с начальником штаба! — сказал он и подал трубку.
Подполковник подошел к телефону и с полминуты, не ругаясь, ни о чем не спрашивая, серьезно слушал донесение. Его тонкие злые губы совсем исчезли, рот, как у мертвеца, превратился в узкую щель. Отдав трубку, он выпрямился и сухо, без выражения сказал:
— Господин генерал, партизаны прорвали кольцо и вышли из окружения.
Генерал ошеломленно уставился на него — он не верил своим ушам.
— Они прорвали блокаду с севера, — счел нужным добавить подполковник. — Именно там, где надо!
Генерал опять не ответил. Его крупное холеное тело словно съежилось, стало меньше, всегда румяное, гладкое лицо приобрело землистый оттенок. Обведя беспомощным взглядом стоявших в растерянности офицеров, генерал потер подбородок и тихо сказал:
— Позор…
Никто из подчиненных не смел пошелохнуться, перевести дыхание. Вскинув голову, Козарев вздохнул и повторил убитым голосом:
— Позор, господа, позор!
У офицеров было такое чувство, что перед ними не генерал Козарев, а какой-то другой человек, которого они впервые видят. Лицо его утратило уверенность, в маленьких глазах затаился страх — обычный, негенеральский страх. Подумав немного, он добавил:
— Ясно, господа, проворонили…
Безнадежно махнув рукой, он ссутулясь поплелся к палатке, которую солдаты незадолго до этого поставили для него. Никто из офицеров не сдвинулся с места, не промолвил ни единого слова, никто вообще не думал о партизанах, стремительно приближавшихся сейчас к горам. Все думали о тех партизанах, что однажды спустятся с гор — в какой-нибудь страшный, и в то же время самый обыкновенный, будничный день расплаты. Об этом думали они и о себе — о своих твердых золотых погонах, блестящих пуговицах и звездочках, о начищенных сапогах и железных крестах немецкого фюрера. Белые язычки пламени в карбидных лампах горели спокойно, темные тени недвижно лежали на утоптанной земле. Сухие жилистые грабы над головой тихо, взволнованно шелестели своими жесткими листьями. Было темно, как и на протяжении всей ночи — страшной и победной ночи для тех, кто рвался сейчас в горы. Черное небо не давило им на плечи, мрак окутывал их со всех сторон, но не мешал — он вел их через пади, ложбины, рощи, балки и межи, все вперед и вперед, все дальше и дальше от растерянной своры преследователей.
